Сидели они долго. Дождь не переставал. Он стучал по железной обшипко ледореза, и казалось, что там, наверху, сотни голодных кур торопливо клюют овес.
Нинка поежилась, зябко передернула плечами. Валерий потянул ее за мокрый рукав платья:
— Подвинься ближе, а то совсем замерзнешь.
— Вот еще! Сам не замерзни!
— Двигайся, говорю, нечего нос задирать! — грубовато добавил Валерий, и Нинка, будто нехотя, подсела ближе.
Смеркалось. В убежище было таинственно и тихо. Ребята сидели молча. Глаза Нинки затуманились, начали закрываться, а голова склонилась на плечо Валерия. Она задремала. Валерий сидел, неловко подвернув ноги и сдерживая подступивший кашель. Рука, которой он опирался о крестовину, занемела, но он терпел, не двигался. Лицо его горело, вид был растерянный…
А дождь все шумел и шумел.
