Блоцкий Олег Михайлович
Стукач
Олег Блоцкий
Стукач
Рассказ
Под вечер, когда жара начинала лениво уползать в ущелья, а горы, оцепившие бригаду со всех сторон, из лиловых становились черными, в роте связи был устроен шмон.
Всех выстроили на дорожке перед расположением - выгоревшими палатками, похожими на белых птиц, распластавших в стороны свои крылья.
Взводные ходили по рядам и заставляли подчиненных выворачивать карманы, ротный заглядывал в каждую тумбочку и переворачивал матрасы, старшина настойчиво копошился в каптерке, и даже машины в парке не остались без внимания - туда тоже ушел один из офицеров.
Большинство роты, предполагавшее поначалу, что командир шмонает исключительно дембелей, стояло расслабившись - их это абсолютно не касалось. Близились отправки в Союз, и одному Богу было известно, что повезет туда солдат в своем дембельском дипломате, помимо отвратительного качества джинсов, наручных часов 'Ориент', цивильной хлопчатобужной рубашки, темных очков, набора дешевой косметики, пары платочков из люрекса и китайской авторучки, основательно одуревший от двух лет беспросветной службы, невыносимой жары и раскаленно-матового солнца. То и дело находились остолопы, которые пытались протащить через границу пистолеты, наркотики, энтеэсовские брошюрки или духовские листовки, на которых тоненький черноволосый парень в шароварах разрубает на кусочки массивные серп и молот или же разламывает боевую ракету, клейменную все теми символами социализма.
Однако обыск был слишком широкомасштабным, настойчивым и рота постепенно приходила в волнение, сжимаясь от предчувствия надвигающейся опасности.
Через пару часов, когда сумерки окончательно поглотили все вокруг, а возле фонарей клубами начала носиться мошкара, - все стало окончательно ясно. Мокрый от своих усилий ротный высыпал в панаму, сорванную с головы одного из бойцов, 'дурь' различной формы, - длинные тонкие трубочки и небольшие темно-коричневые кусочки, - полоснул яростным взглядом по напряженно замершей роте и коротко, зло выдохнул, словно пыль отхаркивал, осевшую у него на легких за два с лишним года службы здесь.
- Ну, все, уроды, нормальная жизнь закончилась. Начинаем жить по уставу. Думал, что с вами можно как с людьми, а вы не понимаете человеческого обращения. Косяки забиваете, дуете втихаря, бойцы Варшавского Договора! Мало вам, что во втором батальоне скота поймали, который за чарс духам продался, про операции им рассказывал - так сами к этому идете!
Подразделение, чувствуя за собой вину, затаилось, не дыша, осторожный замполит тянул за рукав строптивого ротного, засидевшегося в капитанах, чтобы тот говорил хотя бы чуточку тише, но командир, исходивший на операциях пол Афгана, воевавший даже с арабскими наемниками, уже заходился в хрипе, и руки у него мелко-мелко тряслись.
- Сборище подонков! Стадо гамадрилов! На кайф потянуло?! Жизнь опостылела? Служба тяжелая? Потащиться захотели? Подождите у меня! Я вас научу! Я вам покажу! Я сделаю вам чарс! - бледнел ротный от бешенства и рвал из кармана измятый листок бумаги.
Рота сдавленно молчала, стараясь угадать, что же будет дальше.
Чарс нашли у доброй половины солдат, за исключением молодых и тех, кто вообще не курил. Даже у Валерки Пака - отличного парня, классного специалиста и секретаря комсомольской организации роты- тоже оказалась трубочка в комсомольском билете. Когда замполиту сказали об этом, лейтенант окаменел и посмотрел на Валерку так, будто тот - резидент американской разведки.
А ротный уже громко, резко выкрикивал фамилии, будто камни швырял в толпу. Вытянувшаяся в струнку рота звонко откликалась разными голосами. Названные, обреченно вздыхая, но, четко печатая шаг, выходили из строя. Вскоре на месте роты осталась жалкая стайка солдат, растерянно перебиравшая ногами и виновато глядя на унылое и подавленное большинство товарищей.
- Ах, дембеля,- вдруг деланно умилительно протянул ротный, - я сделаю вам отправку. Вы уедете у меня... самыми последними из бригады, - и, больше не выдерживая, ротный рявкнул:
- Нале-во! К каптерке шагом марш!
'Штрафники' затопали, закачались мимо палаток, за ними пошел капитан, бросив на ходу офицерам и прапорщикам: 'Идите в модуль. Отдыхайте. Я их вещи проверю'.
В полутемной и тесной каптерке проверка вещей проходила следующим образом. Командир по одному вызывал к себе тех, кто погорел на чарсе. Когда очередной боец переступал порог, вроде бы равнодушный старшина ногой захлопывал дверь, а капитан манил съежившегося подчиненного к себе.
- Долбишь?- коротко спрашивал он, и, не дожидаясь ответа, резко переносил тяжесть тела на левую ногу, выбрасывая кулак вперед.- Получи, сученок!
Любитель наркотиков, как кегля, валился на пол, но, слыша клокочущее рычание ротного, поднимался и старался вытянуться по стойке смирно, прекрасно понимая, что капитан в ярости неукротим, и если остаться лежать на полу, то воспримет он это как проявление трусости и изобьет ногами основательно.
- Пшел вон, урод. Еще узнаю, что долбишь косяки - прибью,- грозился капитан, потирая напряженный кулак и устало выкликая: - Следующий!
'Досмотр вещей' закончился глубокой ночью. После того, как бригада окончательно погрузилась в сон, дембеля, новоиспеченные 'дедушки' и особо пострадавшие из 'черпаков' сошлись в одной из палаток с единственной целью выяснить, кто их заложил.
То, что поработал кто-то из своих, сомнений не было: проверяли в первую очередь тех, кто и в самом деле покуривал, долбил, дул. А потом - тайники об этом никто из офицеров уж точно не знал.
После долгого обсуждения тех, кто не попал в черный список, остановились все-таки на Веткине.
- Подумайте сами, мужики,- горячился один из дембелей, всегда веселый и проворный одессит по кличке 'Привоз',- чарс не курит, молодых жизни не учит, перед офицерьем на цырлах ходит, сам из себя весь такой интеллигентный извините, простите, пожалуйста. Больше некому - только он!
Собравшиеся выслушали это с одобрительным молчанием и, так как еще ныли и болели от ударов ротного распухшие рожи, мгновенно, единогласно и безоговорочно постановили - это он, Веткин. Больше, действительно, некому.
После короткого спора решено было стукача 'зачмонить', да так, чтобы помнил об этом всю жизнь, если она, конечно же, внезапно не прервется.
- Но трогать его мы не будем,- сказал все тот же Привоз, видимо более других думавший над тем, как наказать предателя, - тронем дерьмо - завоняет. А до прокуратуры - всего пара шагов. Я домой хочу - к бабам на пляж. Зачем нам дисбат? Вон, Слона с Кикой закрыли только за то, что они набили хавальник обуревшему духу. Пацанам до дембеля совсем чуть-чуть осталось, а их - в клетку. Но Веткина зачмонить надо обязательно и сделать это должны 'душары'. Чего нам - дембелям, дедушкам, фазанам и черпакам - лезть в это дело. Пусть его молодые прессуют, но без мордобоя и издевательств. Морально, так сказать, чтобы он сам в петлю полез.
На том и порешили, пустив, как обычно, несколько пар жирных и смачных косяков по кругу.
Для того, чтобы понять весь ужас положения Веткина, необходимо разобраться в той строгой иерархии, которая существовала в солдатских массах, для которых и Афган не был исключением.
На первой, самой низшей ступени те, кто в Афганистане всего полгода это 'духи', 'душары'. У них одна привилегия - больше и дольше всех вкалывать, беспрекословно подчиняясь старшим по сроку службы и званию.
Вторые полгода службы - 'черпаки' или 'черепа'. Этим дышится несколько вольготнее. Они надзирают за душарами в ходе работ: уборки территории, парко-хозяйственного дня, работы на технике, - и являются одновременно добровольными наставниками молодых. Как правило, исключительно кулаком, а иногда и редким матерным словом учат черепа молодых уму-разуму так, как некогда поучали их.
Черпаки - основной аппарат угнетения и подавления всякой самостоятельности духов. А как иначе? Еще недавно нынешние черпаки сами стирали 'дедушкам' хабэ, подшивали к ним белые воротнички, чистили разбитую обувь, застилали пружинистые койки или же привычно разгребали дерьмо в солдатском туалете, стены которого постоянно черны от мух. А теперь, с появлением из Союза новой поросли эти обязанности переходят к ней. Волшебная пора для черепов, которые пользуются ей, как правило, безоглядно.
Но и черпаки не всемогущи, потому что следующие полгода армейской службы прочно занимают 'фазаны', над которыми гордо парят, ожидая приказа министра обороны об увольнении в запас, 'дедушки'.
