- Лена? - шепчет он и опять тянется к повязке. - Леночка, надо снять повязку к черту!..
Лена легонько сжимает его руку. Ее лицо кажется неподвижным. Кровь капает ей на пальцы. Она горячая, а рука Володи холодная, как железо на морозе.
- Леночка, - говорит Володя, - меня обожгло... Меня только ударило... Посмотри, что у меня? Видишь? Совсем уж мелочь, чувствую - ожгло просто...
Лена молчит. Ей нужно его перевязать, но Володя с повязкой сейчас так далеко от нее, что, наверно, не дотянуть рук.
- Ничего, Володя, ничего... не опасно, - выдавливает она механически, как во сне, накладывая чистый бинт.
А Володя, все стараясь улыбаться, говорит:
- Это ерунда, пустяки. В голову ранило, кровью глаз залило!..
Она усаживает его на нары и безмолвно стоит возле. Капитан прислонился спиной к стене, прикрыв глаза, и кажется, что дремлет. У него дергается щека и сходятся и расходятся углом черные брови.
- Товарищ капитан, - сниженным голосом спрашивает кто-то из раненых, как там... наверху?
Капитан разлепляет веки.
- Как там? - снова спрашивает молодой парнишка, раненный в бедро.
- Стоим, - отвечает капитан, - три транспортера горят... - Капитан оглядывает раненых. - Три транспортера, - громче добавляет он.
- Все здорово! - неестественно оживленно говорит Володя и кивает. - Да, товарищ капитан, Баранов молодец.
- Лена. - Капитан машет Лене пальцем. - Иди сюда... Володька, Володька, - внезапно глухо говорит капитан и, стиснув Володино плечо, порывисто наклоняется и крепко целует его в губы.
- Спасибо тебе, Володя, спасибо... за все.
Капитан вышагивает из землянки, и Лена слышит, как он покашливает у входа: ждет ее.
Лена, хватаясь за стену, как пьяная, выходит из землянки вслед за ним. Она держится рукой за ослизлую стену траншеи, чтобы не упасть от слабости в ногах.
- Вот, - покашливает капитан, - так... Вот как с Володькой, а? Ты слышишь? Цены не было парню. Осколком мины его... Ну, вот что... Сейчас же за повозкой... В тыл по оврагу ближе. Раненых немедленно увезти. Никого больше не могу послать - такое время! Иду к Баранову, - добавляет, капитан, - там снаряды привезли. Эх! Ну ладно, беги за повозкой! За ранеными присмотрят.
А Лена не может вымолвить ни слова.
- Погоди, погоди, - нахмуривается капитан. - А с Володькой вы что... дружили, что ли? - спрашивает он глуховато.
- Какое это имеет значение! - шепчет Лена.
Капитан задерживает в груди дыхание, очень быстро говорит:
- Ну ладно, ладно... Иди.
Вокруг тихо. Только впереди над окопами дрожит красный отблеск, как от пожара, и даже не взлетают ракеты. Лена спускается с бугра и идет по дну оврага в тыл за повозкой. У нее точно клещами хватает за сердце. Удушье сжимает горло, и давит, и выпирает все из груди. Лена напрягается и морщится, чтобы заплакать, но слез нет. И она, судорожно хватая ртом воздух, останавливается и с ужасом думает: 'Неужели? Неужели это все?'
И, кусая губы, на ощупь, по настилу мокрых опавших листьев, Лена бежит по оврагу.
- Ну вот, Володя, сейчас придет паром, и ты будешь в медсанбате, говорит Лена и подымает Володе воротник шинели. - Так лучше, а то ветер...
Володя лежит на носилках около землянок санроты на берегу Днепра. Около носилок тлеет костер. На обуглившихся досках лениво ползают и гаснут фиолетовые огоньки. От Днепра несет осенним холодком. С косогора, из сырой рассветной мути, летят влажные листья. Они падают на огонь, шевелятся, как живые, и вспыхивают тихим желтым пламенем. На песке около костра стоит еще несколько носилок. Из землянок санитары выносят раненых, ждут парома с того берега. Днепр не виден в потемках, но когда далеко слева слабо мерцает край неба, то можно отличить черную воду от берега. Временами ветер сникает, становится тихо, и Лена слышит, как отрываются и планируют с деревьев листья. Один лист упал ей на рукав. Лена осторожно снимает его и держит на ладони. Лист пахнет землей и тревожным запахом поздней осени.
'Какой легкий лист!' - думает она.
- Они у нас в Воронеже лежали целыми кучами в саду, и как хорошо было по ним ходить... - говорит Лена, - они хрустят.
- А ты раздави этот, - ворочаясь, без улыбки советует он. - Тоже хрустнет.
- Зачем, Володя? - обиженно отвечает она и сдувает лист с ладони. - Не надо.
Володя поеживается и вздрагивает.
Лена задумчиво смотрит на его лицо.
- Что, Володя? - спрашивает она.
- Лена, - говорит он, - скоро паром?
- Сейчас, Володя. И потом в медсанбат. Немного осталось потерпеть.
- Лена, - повторяет Володя, - а ведь я... Ведь мы с тобой теперь...
Он приподымается на носилках, вбирает в себя воздух.
- Что? - спрашивает Лена. - Что ты хотел сказать? Ложись, ложись...
- Ничего, - говорит он, стискивая зубы, и мучительно морщится не то от боли, не то от каких-то воспоминаний...
Лена поправляет его повязку и наклоняется к нему:
- О чем ты думаешь?
Володя не отвечает.
- Странный! Какой ты странный, Володя! О чем ты думаешь? - Лена гладит его шею и целует в подбородок... - Я верю, что мы еще увидимся...
Володя лежит молча.
- Ну, сестренка, - говорит кто-то над головой. - Пусти-ка. Дай-ка мы его возьмем - паром не ждет!
Рядом стоят два санитара. Они берут носилки и, кряхтя, несут их к парому в сопровождении Лены.
- Погодите, ребята. - Володя встревоженно делает усилие приподняться, опираясь локтями, и голос его звучит сдавленным криком отчаяния: - Лена! Меня сейчас увезут... Я хотел сказать... не увижу я тебя больше! Жизни без тебя мне не будет, а не жалей ты меня, война ведь, Леночка, милая!..
Она дальше ничего не может расслышать. Носилки грузят на паром, а она, безмолвно кусая губы, медленно идет к костру, и в ее ушах еще звенит мальчишески отчаянный вскрик Володи, пытавшегося объяснить то, что не поддается никакому объяснению.
И вдруг Лене становится необыкновенно жарко, как тогда в овраге, так жарко, что пересыхает в горле и невозможно дышать. Она обессиленно садится у костра и, охватив колени, пряча в них лицо, горько и беззвучно плачет.
