Григорий и Татьяна торопливо бросали и бросали тяжелые черные камни. Плот поднимался, но медленно, очень медленно, словно нехотя. Дым стал как будто реже, прозрачнее.
- Хватит! - крикнул Николай. - Иванит тяжелеет. Изменения в поле Мро.
В тот же миг плот снова пошел вниз. Извержение усиливалось.
- Кидай!! Кидай!! - хрипел Николай сквозь пронзительный свист и грохот.
- Кидай балласт!.
- Еще! Еще! Еще! - едва долетала его команда.
Плот поднимался, дым рассеивался.
- Остров! - закричала Татьяна. - Вижу остров! Корабль, корабль вижу! И словно задохнулась вдруг: - Балласт... кончился...
Петров обнял Григория и сразу встрепенулся, бросился к фалам, ведущим к иванитовым глыбам:
- Отвязывайте плот, на них дотянем!
Григорий тоже метнулся к иваниту. Плот медленно, едва заметно приближался к островку, который все уменьшался и уменьшался, погружаясь в тяжелые огненные волны.
В дыму мелькнула фигура Виталия. Его било, как в лихорадке.
- Помогай! - крикнул Григорий, но Виталий только вздрогнул. - Пустое, промямлил, - бессмысленные усилия, - закрыл лицо руками.
И снова, в третий раз уже, словно ударило что-то в плот, потянуло книзу.
Ломая ногти, пуская в ход зубы, Григорий и Николай развязывали и развязывали узлы. Сейчас бы резаки. А остров близко, совсем близко! Еще бы сбросить что-нибудь и дотянули бы. И вдруг Григорий спохватился: где Татьяна?
- Татья-а-на!..
- Татьяна! Помогай! - крикнул и Николай.
- Поздно! - послышался голос. Сквозь дым к краю плота мотнулась маленькая тень.
- Стой! - Григорий ринулся за Татьяной. - Стой! Стой!
У самого края, над дымной огненной пропастью схватил за плечо, успел-таки, остановил:
- Стой, говорят!
Но глянув вниз, где ленивые огненные волны были совсем близко, понял: 'Татьяна права. Не успеем...'
Вспомнил: 'Один поцелуй - одна звезда...'
- Прости, - сказал, - я не смогу подарить тебе звезду... - протянул Татьяне почерневший цветок. - Я - счастливый...
Отшатнулся, ступил на край и растаял в багровом дыму...
Плот перестал падать. Медленно, словно из последних сил, приближался он к черному, обожженному берегу. И, не дотянув какого-то метра, тяжело опустился на остывающую у края магму.
Сквозь горячий кровавый дым трое выпрыгнули на раскаленную скалу. И тут же Татьяна пошатнулась, упала.
Дым, дым... Черный, тяжелый. Клубится, наплывает, давит на грудь. И он все меняется и меняется, этот страшный грязно-багровый дым. То медленный, вялый. А качнется, вспыхнет кровавым пламенем и уже движется быстро, тревожно - мигают, танцуют красные языки в черном взвихренном круговороте. Дым... Дым...
И сквозь него плывет, надвигается на Татьяну огненное лицо Григория.
Бред прекратился только на третьи сутки. Постепенно, как чужие, открыла глаза: свет... белый, спокойный...
'Как странно, - подумала она. - Свет - белый...'
За большим иллюминатором над мирным фиолетовым лесом ярко светили два солнца - зеленоватое и голубое. Возле койки Николай в белом халате...
Осторожно, огромными обожженными пальцами Петров берет со стола изящную подставку из белой пластмассы, опускает на тумбочку возле Татьяниной койки. А на подставке - цветок. Светящийся, лучистый...
Нащупывая путь своими белыми толстенькими корешками, переполз на край, будто поближе к Татьяне, наклонился и сияет, переливается нежным трепещущим цветом. Ярко-фиолетовым, зеленоватым, а потом голубым, как родное земное небо на рассвете...
И сразу Татьяна вспоминает: это она, та самая веточка, увядшая тогда, почерневшая, которая подарена Грициком в последнюю минуту...
Цветок вобрал в себя его свет и... Вот, как в легенде...
- Зенона-Талл... - шепчет Татьяна. - Ожил...
- Зенона-Талл... - задумчиво кивает Николай. - Зенона-Талл, дитя звезды...
