розовеют, мякоть задохнулась, Тепло, и голос не звучит? Я сам себе приснился? Наяву ли? Уж булки розовеют, мякоть слышит, Тепло, и голоса не дышат. Тепло, и голос не звучит. Так где же переулочки косые, кривые, Где булки розовеют, мякоть задохнулась И голос по-особому молчит? Скажи мне, ангел.
2 Толкает твердь, толкает воду, Кровотеченье чудное томится И возвращается, чтоб влагу остудить, Чтоб позабыть свою природу. Спаси меня, веселье терпкое, спаси, Пусть красный привкус виноградин От площади немолодого сердца В сырой груди у города сочится: Суровое мерло глотают губы И нам знакомы первые удары Осколка Исаакия в груди... 1997 -- 1998
Адаптированный Гораций I У рябины вкус, у забора цвет, Дальше жизнь и улица сходят на нет, Здесь и я поселюсь, давши грусть в обет И на семь ответ; Замерзая, листва шелестит, и летит Монах в переулок, за ним скорей, Там озноб-загрей ледяных кровей, Загрустил дружок, Захлебнувшись, свивается желтый отток Дровяной дали в голубой мешок И клокочет синь за усталым ртом, Вот и все, глотнемКа еще, задохнув выпрямляюща, В улиц ряд ты выходишь, тихо дыша, За тобой, как всегда, ясень с ликом Христа И моя душа Осторожно летит, за тобой, сквозит Чистый шиферный воздух, и грусть не разгрызть Если светлая ночь на распутье стоит И не может уйти.
II Из русской поэзии Фальшивым голосом пою Приди, красавица, ко мне. Приди в ночи, густой тиши И трам-пам-пам с тобой, мой друг. Шепчу, осипши, ангел мой, Одна из сладостных наяд, Чья красота как взгляд назад, А я халву люблю, мой друг. У рыбы клацает губа, Молю у юности тепла, Молю, русалка, скрась досуг, Молю любви твоей, мой друг.
III Трудно спорить с водой, западая в Оку С ключевой водицей в груди, в цвету Красных ягод, где глухо вороны орут Словно глаз клюют; Церкви тонут в листве, доносится всплеск, Придержа разгон разлитых небес, Чтобы в синей петле лицевых степей Причастить земле; Там в одной сельпо и в углу кивот, В алтаре за мясницким секатором поп Расчленяет тельца, угощает народ, Свет, и служба идет; С околотка богов и святых слободы На покос гуськом семенят упыри, Матерятся иконы, и черной зари Пьют глотком фонари; В барахолке пространств, запылив леса, Покатилась из рук, зазвеня, коса, И в глазах кузнеца поллитровая пся В черных жилках вся.
IV Der Tod und das Madchen Минута медлит, кончена страница. Часы стоят и не глаголит слово. Ушли гуляки; замолчи, певица. Поет петух, но это нам не ново. Ленора плачет, проклинает Бога, Летун сигает, молния сверкает, Зашлась природа глухо, у порога По косяку, рыдая, мать сползает. Мертвец несется по пустыне, Ленору сжав, он корчит рожи, А та, любя его и ныне, Гнилую лобызает кожу. Ты получила все чего хотела. И в чистой вере лежа на кровати Кончается единственное тело В узле тугих небытия объятий.
V Сердце бьется, а сверху пласты небес И тоннаж их, торчащий в торце дренаж Да зеленая кровь в черноте кости Зачала цвести. Я об этом сказал и еще скажу: Мертвечина черная, зуб за зуб И вороны ночью как хор орут И зеленую пьют. В ребрах птичка стучится, дурней души, Пей вино, говорит, и кури гашиш, И она кривей кровотока глуши, Кровянее, чем жизнь. Чем чернее кость, чем бледнее блиц, Тем мертвее остув с пролетами из Растерявшихся тактов, эпох и сих ' Мне туда не войти '.
VI Шарманка, растрави мои печали, Звучи, печаль, листай места свиданий, Пока друзья об этом не узнали Напоминай мне дни больших страданий. Я с детства эти звуки ненавижу, Но здесь сломалась ночь и вьется волос, Еще квартал, и мертвую увижу, Как волны камень, точит лепет голос. Звучат каналы, не сдержав урона, Почин ведет в последнее изгнанье, Печали чайки наши и вороны, Куда мне спрятаться, воспоминанья. Мотив звучит, но я забыл, что дальше, Я все отдам, чтоб песню не продолжить, Заплакал рядом некий пьяный мальчик, Сейчас и я заплачу, сколько можно. От нашей злой простуды не убудет И кашель чаек носит мимо зданий. Звучи, печаль, пока я не забуду Осенний ветер и места свиданий.
VII Калитку крепче свою запри, Никто не войдет и не выйдет, знать, Покуда идем, дружок, листать Свинцовую благодать. Алкоголик худой, возвращайся домой, За углом трамвай говорит зарывай, Незнакомый канал закрывает пенал, Наступает покой. Как вчера, повсюду тихая ночь, Трет мозоль и тепло от легкой тоски. Мимо улиц косых мы пройдем, не прочь Растянуть глотки. Впереди чернота, позади пустота, Но пока что тепло мы давай еще Выпьем, что ли, сердца согреть, а потом Выпьем что ли еще.
VIII Ну где же вы, куда вы подевались, На сердце грустно, тяжко и мятежно, Забавницы, с которыми встречались, Я так один, все страсти безнадежны... Я помню вас, былые упоенья, И я скорблю на берегах Коцита, Где в торжестве играло вдохновенье Полночного сиянья антрацита.
IX Не печалься, что кончилось вчера Время молодости золотое, увы. Но живи как те, чья стопа легка, Чьи шаги тверды. Поверни, баржа, не шурша, Сонный Бахус лозы, в сустав Шеи длинной ввинтясь, обернись Крови черной струей! Будто умер нынче, слова жду Актера третьего, коего нет. И мои матюки тыщи лет подряд Из суфлерской летят. Не новейших фраз говорит Талмуд, Но стекляшка глаз золотых причуд, Это мне заказала моя звезда Чтобы жизнь жилась. Две бутылки мерло, одну За другой, опускаю в горло. И густой покой темноты тугой Наступает легко. 1997
Стихи, написанные в юные годы Dolce vita nuova I Наступили тяжелые дни. Но трояким осколком размерь Как в глаза западают они И тишайша струится метель. Сколот лед, и слезинка стекла По стеклу; дохнет полу-жизнь. Пусть дурацкий ее мотив Изучают четыре угла. Очертаний разомкнута связь И сочится звезда, лучась. Аки джинн, заползает в бутыль И естественной ждет мотыль. За звездою сладка пелена И смертельная стынет уха. Оттого не пошлешь ее на И стучат в груди потроха.
II Я иду по ленточке фонарей, закутав горло, А шаги мои зима меж ладоней растерла. Улица так черна, словно нет шести И не будет; толкает тупик впереди Маленький автомобиль. В кармане замерзла моя бутыль. Меня греет сигарета, Вот и песенка допета. Птицы далеко -- тяжело Пережить измену, хладно глотать мерло. В желтой комнате тишина Словно смотришь из-за окна. Холод сдирает и кости, отдирает озноб, Дол колотит и трясет береза Ветви на ветер...
III Реминисценция не кольцо не лента зигзаг швой порхающий швах караван сарай не олам если космос то золотой орды а вода крива и течет не туда и на небе усоп алла то ли к горлу ты тетивой то ли бритвой впритык и деньгою ставишь на зуб чтоб толкал тупик решето таскал дабы чуял тык жрал стекло и чешуйчатую изловчась лозу поживем теперь по себе именуясь никак подышав еще под шумок не заради веры во что впиваючись жаброй как рыба в скользкую массу воды в бытия кусок -----------------------------------------------------------время разрыв не найти кроме доли части скрепленья утренний вечер не местом ткан да и не мною оно растеклось поэзией ленью фильтр потух и стакан упал что бы начать все визжит и кусается сигарета с сердцем на пару сбивают в такт все что ты видишь а после поскольку окнами лето хлещет найдут что в мотив заткать сжав сигарету в зубах улыбается биомасса больше не выглядит как изъян под полицейским надзором пустого иконостаса незанавешенного окна
IV Провинциальные небеса Из Майнлендера сегодня теплый ветер и лучше жизнь все в жизни можно перенести забыть себя забыв поставив душе на вид как наверху страдал одинокой тип бутыль открой и пей до конца у дна скопились разные небеса видна что в звездно влипла дно о печаль луна и жизнь прекрасна раз уж она одна спасибо господи за концовки фраз за смерть и то что кончившись ты для нас тянул рассказ дал шкурой своей понять все то что ты должно быть хотел сказать
V если ты и правда стена то я человек доброй ночи тогда белей чем снег раз из тех монет что не срезать грех затеряйся-ка в дорогой казне ровно тикает ходик и будет тэрэ потому что я жив замри до ре ми фа смерть это не боль но подходит каре площадей рыба хочет пить ручеек временит ковырни пером ты мотив кабы он не протух до зари труди аки главный петух раз разрыв пошел и звенит в тиши значит песня души вой душа как ты лучше этого как ты далека от страданий и суеты нет лица у тебя свободная ты и буду дай как ты аки лучик звезды
VI вроде бы поздно уже пора бы заснуть или выйдем на улицу за окном темнота дрожащая на весну не походя эта ночь как та дождь наклон спать вернуться где бережно прикоснись взглядом телом к призраку одному женскаго полу но приторная тоска надоело листать твой дурной талмуд чувства были точными но ушли ночь на дворе под улыбкой зановича как смешон твой словарик в златой тиши ночь коснусь лицом я занавеса здравствуй любимая вот мы вот мы и встре сука сыч и козел все визжат ля си небо далеко прежде чем помре я никогда тебя больше либо фарси утром вспомню как ты со мной я с тобой обсуждали где нам работать и ты говорила что будешь детским врачом в поликлинике а я рабочим блин
VII 79-я годовщина Великого Октября 1 воздадим аллаху хвалы не за что-нибудь а за просто так за то что выйдя на улицу можно жестянку ногою пнуть за то что можно денег занять а потом отдать за то что можно плюнуть с кировского моста мы проснемся завтра в приватной ночлежке огня ища после клацая от озноба чертыхаяся в складках плаща воздадим аллаху хвалы ибо мы сигареты купив заглотив колеса можем номер подруги набрать и себя к ней зазвав по парадной сырой растрясая моща пробежав мы откроем ту дверь без движений плеча на которой аллаху хвала написано двадцать пять вот и трогает сердце покоясь улетевшей птицы оставшийся голос потому воздадим аллаху хвалы раз опять нас прибило к знакомой двери отпустив на которой написано двадцать пять и ее открывает наш лучший паллиатив я от них убежал к нереидам на черное море и от их отвратительных ласк чуть с ума
