удержавшись на ногах, упала мне на спину. Мы пошатнулись, но сумели сохранить равновесие.
- Что там у тебя стряслось? - бросил я через плечо.
- Тент рвануло, как только я сделала шаг. Знаешь, чтобы так не дергало, нужно идти синхронно, след в след. Я поднимаю ногу, а ты одновременно опускаешь. Я буду держаться за твой рюкзак.
- Ох ты. Господи! Ладно, пошли. Левой, правой, левой, правой, левой, правой...
И мы зашагали. Тент покатился вперед наподобие огромного колеса, кренясь то в одну, то в другую сторону, и лишь чудом не падая. Если на пути у нас торчал валун, мы изо всех сил наваливались на боковое ребро палатки, заставляя ее тем самым чуть отклониться в нужном направлении. Но иногда приходилось останавливаться и двигаться назад. Сначала ориентиром мне служили наши собственные следы, оставленные утром, но когда мы вышли на открытое пространство, пришлось избирать кратчайший путь. Теперь я старался держаться подальше от кратеров диаметром более метра: у меня почему-то не было в этот момент желания экспериментальным путем выяснять, можно ли оттуда вытянуть палатку наверх.
Дела у нас вообще-то пошли лучше, чем я предполагал. Мы по прямой спустились со склона, при этом я непрерывно отсчитывал в такт шагам: левой, правой, левой, правой! А Стаен орала, чтобы я заткнулся.
Так мы и катили вперед нашу палатку. Острые обломки камней впивались мне в подошвы ног. Когда покрытая пылью равнина осталась позади, а впереди показался каменистый отрезок пути, я всерьез забеспокоился, что мы все-таки порвем тент. И тогда, хоть расстарайся, ничего не придумаешь. Конец! Стаен, задыхаясь, тащилась сзади и чертыхалась, наступая на острые камни.
От наших одеял к этому времени остались одни клочья, и когда тент переворачивался в очередной раз, они снова сбивались вниз. Я попробовал наступать хотя бы на эти мягкие волокнистые обрывки, но в результате мы сбились с шага.
- Одно утешает: даже если бы у нас была обувь, все равно пришлось бы идти босиком - подошвы быстрее порвут палатку, чем эта поверхность.
- Ага, - со вздохом подтвердила Стаен, - пошли дальше. Не будем останавливаться.
Часов у меня не было, но полагаю, мы прошагали так не менее трех часов. Теперь, когда раскаленные валуны остались позади, в палатке стало прохладнее. Думаю, если бы почва не была прогретой, мы могли бы отморозить ноги. Вокруг расстилалась изъеденная рытвинами равнина, а нам казалось, мы все еще бредем по нескончаемому склону холма, припорошенного пеплом. От яркого света звезд мурашки пробирали.
- Хоть денек выдался тихий, облачный, - заметила Стаен.
- Что-о?
- Ну на Земле. Да и нам здесь видно, куда идем.
- А-а-а.
Я размышлял, сможем ли мы форсировать преграду, если таковая возникнет на нашем пути. Я рискнул и сошел с проторенной нами дорожки, надеясь сократить расстояние, но зато теперь мы оказались в совершенно незнакомых местах.
Чем ближе мы подходили к базе, тем сильнее отклонялся к западу склон Гевелия. Справа между волнообразными холмами выглянуло солнце. Мы подошли к первой разогретой солнечными лучами прогалине и обожглись, будто ступили на раскаленную сковородку.
- Быстро назад!
- Обжег ногу?
- Еще нет, слава Богу.
- Как же пластик выдержит такой жар?
- Ничего с ним не случится. Этот материал любую температуру выдержит, а вот нашим ногам туго придется.
Мы присели передохнуть, тент снова перевернулся.
- Сколько нам еще идти? - спросила Стаен, пока мы пытались перебинтовать разбитые в кровь, покрывшиеся волдырями ноги обрывками одеяла.
- Меньше километра. Вот обогнем этот кряж, - а там до базы рукой подать.
Воспользовавшись остановкой, я обследовал состояние нашего тента. Было очевидно, что промерзший, исцарапанный пластик не протянет долго.
Кое-как перевязав ноги, мы снова подняли тент и покатили его вперед. Оставшаяся часть пути заняла у нас много времени. Приходилось перебегать от одной затененной площадки к другой, а затем отдыхать. Но самое страшное это, конечно, залитая солнцем открытая поверхность. Вот где тебя поджаривает, точно грешника на костре. И на каждой остановке, в тени, я обдумывал, как быстрее и с меньшими потерями преодолеть очередное пекло, да при этом не напороться на торчащие повсюду валуны. При каждом нашем шаге пластиковые стены палатки издавали негромкий, пугающий треск. Боль пульсировала в разбитых йогах, но я из последних сил плелся вперед. Если я с трудом стоял на ногах, то каково же приходилось Стаен!
Наконец показались очертания базы Уэст Лимб. Сроду не подумал бы, что зрелище этой грязной помойки способно привести меня в такой экстаз.
- Стаен! - завопил я. - Ты видишь? Мы уже почти у цели.
Лица ее мне не было видно, я только почувствовал, как она судорожно вцепилась в мой рюкзак.
- Прибавим ходу, милая. Мы дошли, - сказал я, не сбавляя темпа.
Солнце нам больше не угрожало: незащищенные тенью участки остались позади, но возникла другая проблема. Как нам попасть внутрь здания? Самое лучшее - подобраться поближе к грузовому люку, просторный тамбур которого позволит вкатить туда палатку, не повредив ее. Пока мы приближались к базе, я изложил Стаен свои соображения на этот счет:
- Нам придется попросить кого-нибудь раскупорить тамбур. Мы будем проходить прямо под витринами бара, а предчувствие подсказывает мне, что дело идет к концу смены и народу в баре полно: скоро спиртное начнут продавать со скидкой. Нас не могут не заметить.
Стаен внезапно остановилась и дернула за лямки рюкзака так, что я едва устоял на ногах.
- Что ты сказал? - хрипло спросила она.
Я все не мог взять в толк, что ей не нравится.
- Ты предлагаешь мне пройтись совершенно голой перед окнами бара в час пик?
Обернувшись к ней, я попытался было урезонить Стаен:
- Пойми, нам повезло, что мы вообще остались живы. О чем ты говоришь?
И тут она разрыдалась:
- Делай со мной, что хочешь, я не пойду туда.
А ведь никто иной, как она, помогла мне выстоять в этой передряге. До сих пор мороз по коже идет, когда вспоминаю наш переход. Изжарились мы лучше, чем осетрина на вертеле, на ногах живого места не осталось. Даже если бы и не проделали этот путь, а просто находились в палатке, мы играли со смертью. И всякий раз, когда приходилось совсем туго, это она вселяла в меня надежду, не позволяла впасть в отчаяние. Только теперь, впервые, выдержка и чувство юмора, которые я мог оценить, как никто другой, изменили ей. Какой-нибудь подонок на моем месте наверняка сорвался бы, наорал на нее. Но только не я.
Я обнял ее, окинул взглядом ее фигуру, провел руками по спине, по волосам, гладил ее грудь, нежный живот. Я сам уже не соображал, что делаю.
- Стаен, Стаен, дорогая, - задохнулся я, - такой красавицы, как ты, этим придуркам за всю свою жизнь видеть не доводилось. Ты сама это знаешь.
В эту минуту в левом ухе у меня щелкнуло, а левое ухо, надо сказать, у меня вместо барометра. Давление воздуха в тенте начало падать. Значит, как мы его ни берегли, где-то появилась прореха.
Стаен тоже почувствовала неладное. Она снова вцепилась в мою упряжь и подтолкнула меня вперед. Моим единственным желанием было броситься наутек.
- Удвоить темп! - рявкнул я. - Левой, правой!
И снова нам повезло. Сквозь туман, уже скапливавшийся в палатке, я разглядел, что люк открыт. Это походило на грубейшее нарушение техники безопасности, но я до конца дней благодарен тому неизвестному нарушителю. Сам я вышагивал первым. Стаен пряталась у меня за спиной, таким манером мы
