- Да что ты говоришь без всякого вдохновения? Никакого почтения к высоте. Замечаешь, как много видно с высоты, горизонт раздвинулся, панорама перед взором... Чувствуешь, что такое высота?
- Да что я должен делать, в конце концов? - говорю.
- Как что? Покатили теперь вниз с горы.
- Вот ещё выдумал!
- Неужели ты собираешься на этой макушке торчать?
Он оттолкнулся и - вниз. Вот упадёт сейчас с размаху, не будет ко мне тогда приставать.
На небе как раз солнце выглянуло, и снег на склоне заблестел. Отец был уже внизу, на самой середине озера. Он махал мне палками и радовался, что не упал, хотя мне этого и хотелось. Он манил меня к себе, а я не мог стронуться с места. Я будто прирос к этой горе и боялся пошевелиться. Если пошевелюсь, сразу упаду. Хватит с меня этих падений. Легко, что ли, без конца падать. Я думал, поход - это просто ходишь себе и всё. А потом обратно домой приходишь и всем говоришь, что в походе побывал.
Ишь распрыгался, как маленький. Ещё меня вниз сманивает. Ничего не выйдет. Никуда я отсюда не пойду. Если бы ещё лыж не было, я бы пешком как-нибудь с этой ужасной горы спустился, пока светло.
Вечно что-нибудь человеку мешает. Например, сейчас мне лыжи мешают!
- Эх, хорошо! - кричит мой папа и уже снова 'ёлочкой' наверх ко мне подбирается. Он, наверно, приехал сюда показать мне, как он здорово на лыжах катается.
- Ничего хорошего не вижу, - говорю.
- Сейчас увидишь, - говорит.
- Ничего не вижу, ничего не хочу, не подходи ко мне, слышишь?
- Слышу, слышу... Сейчас я тебе покажу.
- Не надо мне ничего показывать. Отстань от меня. Так и знал, что ты будешь воспитывать меня собственным примером.
- Ни за что на свете я теперь от тебя не отстану, - говорит он и лезет вверх.
Хоть бы он споткнулся. Хоть бы я куда-нибудь испарился от этих проклятых лыж. А лыжи бы ему оставил: пусть сразу на двух парах катается. Вдвое больше радоваться будет.
- Почему, - спрашиваю, - ты от меня отстать не хочешь?
- Вот ты на вершину такой горы залез, ведь это подумать только, как здорово. С таким человеком, как ты, я бы куда хочешь пошёл и был бы уверен, что ты меня не подведёшь.
- Знаю, знаю, куда бы ты со мной пошёл: в горы бы пошёл, а не 'куда хочешь'.
- Ну правильно, - говорит отец.
- Нет, неправильно, - говорю.
- А что ты имеешь в виду? - спрашивает.
- Зачем в горы-то ходить? Да меня тащить? Если все будут на горы лазать, смешно...
- Да все не могут.
- А ты думаешь, они плохие?
- Почему плохие? Они обыкновенные люди.
- А ты? Необыкновенный? Да?
- С чего ты взял? Да что ты ко мне придираешься?
- Потому что воспитываешь...
- Ну и что?
- А я не хочу. Катайся себе и катайся. А меня не воспитывай.
- Да ты кто такой, чтобы так разговаривать?
- Я ужасно злой!
- Почему?
- Потому что не получается.
- Злись сильнее, тогда получится.
Я лыжи снял и нарочно запустил их ему навстречу. Они в разные стороны раскатились. Пусть не думает, что меня всю жизнь можно таскать на разные вершины. Я сам буду делать, что захочу. Может, теперь он не будет думать, что на меня можно положиться. Все будут на меня полагаться - мне свои дела будет некогда делать. А у человека должны быть свои дела, а не только помогать старшим, я в этом уверен. Я пока не знаю, какие дела. Потом узнаю...
Отец подобрал мои лыжины одну за другой и опять ко мне направляется. Злющий, наверно. Сейчас даст мне как следует палкой за то, что я его воспитываю, сразу вниз и полечу.
Эх, испариться бы мне куда-нибудь!
Некуда деться... Вот подходит, и я решил первый на него нападать, пока он ещё за меня не принялся.
- Как дам! - ору.
- Как? - удивился отец. - Ты со мной драться?.. Да ты что? Впрочем, давай, - смеётся. - Ты рассчитываешь победить? Или мне это предоставляешь? Я же всё равно тебя побежу, потому что ты трусишь.
- Мне надоели эти лыжи...
- Не валяй дурака, надевай лыжи, а то проиграешь.
- Не буду надевать! Я лучше сяду и так скачусь...
- На что сядешь? На лыжи? На лыжах, мой дорогой, надо как следует стоять, а не садиться.
- Я без лыж сяду...
- Да ты очумел от страха? На чём ты хочешь с горы съезжать? Ты подумай только... Некрасиво!
Пришлось нехотя эти лыжи опять надеть, а то подумает, я трус.
- Ты не бойся упасть. Этого нельзя бояться. Упадёшь - не беда. Встанешь - опять поедешь.
- Не хочу!
- Теперь это уже не важно: хочешь, не хочешь. Теперь тебе это уже НАДО.
- Это тебе надо, а мне зачем?
- Потому что у тебя здоровые крепкие ноги.
- У меня ноги ватные!
- Ты возьми себя в руки. Прикажи своим ногам спружинить.
Только я стал думать про свои ноги, они у меня сразу как железные стали.
- Я не могу, у меня ноги не сгибаются.
- Подпрыгни с лыжами на месте: раз-два!
- Вот видишь, я уже чуть не упал.
- Я этого не заметил.
- А я заметил...
- Теперь марш вниз, а то я тебя столкну!
- Не трогай меня, не трогай! Не прикасайся!
- Пошёл!
- Не могу!
- Не будешь же ты сидеть здесь вечно. Сам посуди.
- Сейчас назло тебе умру на этой горе проклятой. Ты будешь виноват.
Лыжи вдруг поехали, я за ними не успел, хотел упасть, но нечаянно вперёд наклонился, и это меня спасло. Не успел я этому обрадоваться, как сразу упал назад, но ударился совсем не больно, подумаешь...
Вижу: очутился в самом низу. Тут же вскочил и вверх полез.
Отец стоял, упираясь на палки, и улыбался.
Очень большая гора, долго мне на неё карабкаться. Отец со свистом промчался мимо. Потом нагнал.
- Ну вот и всё, - сказал он и протянул мне руку. - Теперь можно подкрепиться.
- Как это - всё? - говорю. - Тебе хорошо говорить, ты не упал. А я ещё хочу скатиться.
- Зачем? - спрашивает.
- Но я же упал. Теперь хочу съехать без падений...
- Теперь тебе никакая гора не страшна. Я за тебя спокоен.
