на улицу, и рассеянно ронял пепел мимо пепельницы.
Внезапно странная жизнь Сысоева, странное его появление на
ночной дороге и странная записка сложились в представлении
Нечаева в единую систему, которая пока не работала, но вот-вот должна была заработать, стоит только отыскать кнопку включения.
И такая кнопка отыскалась наконец. Этой кнопкой оказалось слово 'Сатурн'. Не название планеты Солнечной системы, а слово Сатурн в кавычках - 'Сатурн', означавшее совсем другое.
'Хочешь отдохнуть культурно - подойди к дверям 'Сатурна', - именно так звучало шутливое присловие студенческих лет. Потому что 'Сатурном' тогда назывался стеклянный павильон в городском саду, где, конечно, продавали и всякие там макароны и винегреты, но главное - продавали на разлив красное вино 'Южное', темное, как настоящая южная ночь и очень дешевое, что особенно привлекательно в студенческие годы. Лет восемь назад 'Сатурн' был преобразован в кафе 'Льдинка', и в нем стали торговать мороженым и молочным коктейлем, и старое название забылось.
Да, все дело было в том, что писавший записку не поставил кавычек.
Нечаев вспомнил, как тогда, лет тринадцать или четырнадцать назад, они ввалились в 'Сатурн' веселой толпой 'отмечать' успешно сброшенный с плеч экзамен. Вели они себя вполне прилично, только Пашка все пытался растолковать толстой продавщице в буром от винных пятен халате, какие они счастливые, Юрка читал стихи, а Игорь предлагал хором спеть 'Гаудеамус'. В 'Сатурне' были и другие посетители, только студенческая компания внимания на них не обращала. Один из таких посетителей, завсегдатай, наверное, в нахлобученной шапке, с раскиданными в стороны концами шарфа, вылезшего из-под расстегнутого пальто, подсел с края, возле взгрустнувшего Нечаева. Шли уже громкие разговоры, и смех, и ни один не слушал другого, обуреваемый желанием как можно быстрее и громче высказать крайне важное, единственное и бесценное, что известно только ему, излить душу, заглушив излияние душ остальных.
Тот расхристанный завсегдатай склонился к Нечаеву и залепетал нечто совсем несусветное. Детали забылись, многое забылось, но что-то осталось в памяти еще и потому, что завсегдатай в подтверждение своей нелепицы совершил один поступок.
Завсегдатай бормотал о том, что род человеческий вырождается,
что люди теряют здравый смысл, губят себя и все окружающее, и что необходимо принимать экстренные меры. Нужны, мол, более умные, более здравомыслящие, не люди, а нечто лучшее. Нечаев кивал, не имея ни сил, ни желания спорить и только вяло поинтересовался, скорее из вежливости, где же этих более умных и хороших взять. Тот расхристанный понес несусветицу о том, что был бы только исходный материал, а остальное - дело техники. Вырастят новых, чуть ли не с нимбами вокруг умных голов. Нечаев, перекрывая шум, потому что запели-таки 'Гаудеамус', опять же из вежливости осведомился, где же такой материал взять. Незнакомец ответил, что достаточно лоскутка кожи хотя бы и с пальца - и производство ангелов будет налажено. Нечаев допил 'Южное', преисполнился чувством самоуничижения, никчемности своей бесцельно прожигаемой студенческой жизни и всей душой своей восхотел облагодетельствовать род человеческий. К тому же затуманенным мозгом своим он все-таки понимал, что забулдыга перебрал 'Южного' и несет вздор. Поэтому он храбро выставил указательный палец и предложил расхристанному немедленно воспользоваться его, нечаевским, великодушием.
И незнакомец воспользовался. В руке у него вдруг появился то ли нож, то ли бритва, и этим то ли ножом, то ли бритвой он мгновенно полоснул Нечаева по пальцу - и был таков.
Нечаев изумленно засунул палец в рот, высасывая кровь, а продавщица в пятнистом халате уже грозила всей компании милицией, и самый трезвый рыжий Серега - уговаривал ребят покинуть 'Сатурн'.
Вот и все. 'Сатурн' они благополучно покинули, а наутро в общежитии Нечаев, морщась от головной боли, хмуро рассматривал пострадавший палец, листал учебник, готовясь к следующему экзамену и обзывал идиотами себя и того 'сатурнианского' забулдыгу.
А забулдыга оказался совсем не забулдыгой.
Предположение было диким, но все объясняющим. Нечаев сидел у окна и ему не хотелось возвращаться в комнату, где спал некто Евгений Борисович Сысоев, а на самом деле, конечно, не Евгений Борисович Сысоев, а безымянный человек, и даже не человек, а человекоподобное существо, выращенное в неведомо каких далях, в неведомо чьей лаборатории из лоскутка кожи, срезанной с указательного пальца правой руки Олега Александровича Нечаева!
Нечаеву было страшно.
Цепь событий прояснилась. Где-то было создано это человекоподобное существо умнее и лучше человека, создано и приобщено к земной жизни. Существо имело имя, пусть чужое, но имело, знало множество сведений из разных наук и, будучи выше человека, должно было исправить пути земной цивилизации. Конечно, не в одиночку. Конечно, таких существ находилось на планете уже немало. Конечно, они должны были в итоге выйти на главные роли и направить цивилизацию к сияющим вершинам благополучия.
Речь шла об улучшении человеческой, так
сказать, породы. Речь шла о замене цивилизации людей цивилизацией человекоподобных,
потому что ведущее место в земной истории
предназначалось именно человекоподобным.
Нечаев яростно рванул форточку и выбросил окурок.
Человечество надумали улучшать, не спросив согласия людей!
Он вновь уселся на табурет, обхватил голову руками.
Спокойно! Итак, записка. Это ведь просьба о помощи. Человекоподобные ведут себя совсем не так, как предполагали неведомые радетели за судьбы человечества. Вместо того, чтобы пользоваться своими обширными знаниями, своими незаурядными умственными способностями, вместо того, чтобы добиваться все больших успехов в разных сферах, направляя человечество к благоденствию, вместо того, чтобы завоевывать авторитет, они начинают копаться в прошлом, искать свои корни, свои истоки и, не найдя их, теряют интерес к существованию.
Неведомые благодетели плохо знали людей, потому что не поняли, что человек соткан из частиц времени, он - триединство прошлого, настоящего и будущего и не может нормально существовать, если утеряны истоки. Человекоподобные были все-таки людьми, хоть и созданными в неведомой зазвездной лаборатории, но людьми - плотью от плоти людей - и не могли спокойно жить, узнав, подобно Сысоеву, что они неизвестно кто.
Записка... 'Сатурн. Взятое возвратилось, но, возвратившись, ведет себя странно'. Это первая попытка заставить его, Нечаева, вспомнить разговор тринадцати- или четырнадцатилетней давности. Неведомые радетели полагали, что он должен был поверить тогда, в 'Сатурне', и помнить об этом событии... Они совсем не знали людей!
Нечаев еще крепче сжал голову. Итак, он ничего не вспомнил, он
оказался непонятливым. И тогда ОНИ подбросили на его дороге
Сысоева в надежде, что вот теперь-то он сообразит. А он опять не
сообразил! Он опять не понял, ЧТО такое этот Сысоев.
Не легче ли было явиться им самим, как явился тот лжезабулдыга, и поделиться своим недоумением относительно поведения созданных ими человекоподобных? Нет, наверное, не легче, потому что он, Нечаев, был бы психологически не готов и неизвестно как принял бы ИХ появление и разговоры.
А теперь? Теперь-то он готов! Готов сказать все, что думает о непрошеном вмешательстве.
Нечаев вскочил с табурета и обвел кухню вызывающим взглядом.
- Я готов! - свирепо сказал он. - Готов общаться с вами и все вам объяснить.
Он постоял, ожидая, что вот-вот! вот-вот... - но на кухне ничего не изменилось. Монотонно капала вода из плохо закрытого крана. Нечаев снова сел, медленно сжевал кусок колбасы, потянулся за сигаретами - и в это время раздался звонок. Короткий звонок в дверь.
- Добрый вечер, Олег Александрович. Можно войти?
Нечаев молча кивнул, и тот давний забулдыга из 'Сатурна' шагнул в прихожую. Впрочем, он не выглядел как забулдыга. Он выглядел как обыкновенный мужчина средних лет в обыкновенном сером плаще, под которым оказался обыкновенный серый костюм. Нечаеву было почему-то все равно, КАК на самом деле, без камуфляжа, выглядит его гость.
