- Кей, а может... Закидаем гранатами, да и дело с концом. Или давай я вызову 'стрекозу'. Пройдем бреющим, и господин Лютц получит на стол к завтраку тепленький гостинчик.
- Нет. Во-первых, я должен видеть глаза этого гада. А во-вторых, откуда ты 'стрекозу' поднимешь? Пограничная зона. Нас на взлете снимут. И гранатами не выйдет. Там охрана - больше одной бросить не дадут. А так мы тихонько... Потом улетим рейсовым.
Чико держал ушки на макушке - судя по всему, заваривалась новая каша.
Кей задумался - как ни крути, а нужен еще один человек.
- Би, кто там близко?
Женщина поднесла к губам радиобраслет:
- Би на связи... Я - на седьмом, кто близко? Сквозь треск разрядов пробилось:
- Говорит Ди. Я в городе.
- Ты не подходишь. Делай свое.
- Си вызывает Би. Я на девятом.
- Не успеешь.
- На связи Эс.
- Эс! Откуда?!
- Я - в порту. Один. Но дело сделано.
- Пробирайся на седьмой!
Она оживленно повернулась к Кею:
- Эс вернулся. Один. Только он тоже не успеет и, кроме того, ему наверняка нужен будет отдых и врач.
И вдруг Кей заметил в углу Чико, который и дышать-то боялся, чтобы не пропустить ни слова.
- А что, если...
- Ты сошел с ума, Кей. Ты же знаешь...
- А куда ему деваться? Парень отчаянный, я видел. Сейчас выясним.
И Кей пересел поближе к Чнко.
- Слушай, парень. Ты коммунист?
- Нет. - Чико знал, как нужно отвечать на такие вопросы. О своей принадлежности к Комитету он не имел права сказать даже матери.
- Но ведь ты левый?
- Ну, допустим.
- И как я понял, гвардейцев ненавидишь вовсе не потому, что тебе не нравится цвет их формы?
- Остров будет свободным! Жаб мы перетопим в море, - твердо сказал Чико, и пальцы его правой руки сжались в кулак.
Кей и женщина быстро переглянулись.
- Свободным. А что тебе нужно от свободы?
Чико ухмыльнулся - наивные вопросы!
- Свобода!
- Это я понял. И примерно себе представляю: свобода, равенство, братство, уничтожение социальной несправедливости. Проще говоря уничтожение зла. Верно?
- Ну, в общем...
- Я ваших леваков знаю - бой-парни и подраться не дураки. Стреляешь хорошо?
Чико фыркнул - неоригинальные, однако, у Кея представления о левых, совсем как были у него самого в четырнадцать лет. Но не открывать же здесь курсы политграмоты.
- Хорошо стреляю.
- Вот... Как я понял, ты революционер. И что я тебе, парень, скажу: как там с вашей революцией дело будет - еще неизвестно.
- Вот и помогли бы, - сорвалось с языка Чико. Кей снова обменялся взглядами с Би.
- Мы в политику не вмешиваемся. Так вот: ваш Верховный еще много раз Остров кровью зальет, пока вы его сковырнете. Это тебе ясно?
- Мы будем бороться.
- Я не о том. Скажи, у тебя никогда не возникало желания просто шлепнуть этого вашего Верховного?
- Террор ничего не решит.
- Это по вашей науке. А по-человечески... неужели не хотелось?
Чико вздохнул:
- Не одобряют...
Кей расхохотался:
- Я сразу понял, парень, что ты живой. Так вот... Есть такая возможность.
- Что?! Нашу гориллу?! - и перед мысленным взором Чико вихрем понеслись упоительные видения: он выбрасывает из окна беломраморной резиденции Верховного красный флаг, жабы разбегаются, теряя карабины, с ужасом оглядываясь на развернувшееся во весь фасад полотнище флага, толпы народа с охапками огненных гвоздик стекаются на главную площадь...
Кей с интересом наблюдал за парнем. Потом сказал:
- Пока не его. Но такого же гада, как он. Что ты знаешь о фашистах?
- Подонки! - Чико считал такую характеристику исчерпывающей.
- В общем, да. Но я тебя не об этом спрашиваю. Вторая мировая война, Гитлер, фашисты, Сталинград... Слышал?
- Знаю! Русские им здорово всыпали.
- Здорово-то здорово, но не всем. Был такой офицер - Лютц. Вешал, расстреливал, жег. В России, во Франции, в Польше. Не просто командовал, а лично пытал и убивал. После второй мировой войны ему удалось скрыться. Его выдачи требуют Франция, Польша, Россия. А он живет себе припеваючи в полусотне миль отсюда и плюет на то, что его голову требуют уже много лет. А мне это не нравится. Я не желаю, чтобы он помер в собственной крахмальной постельке под тихий плач домочадцев. Я тебе говорю: вот случай уничтожить конкретного носителя зла. Лютца нельзя простить. Идешь с нами?
- Иду.
- Вот так.
VI
Его вызвали в штаб ночью. Желтый от бессонницы и табака командир смотрел бешеными глазами:
- Камарадо Рамирес, я требую объяснить ваши действия вчера!
- Что ты кричишь, Хорхио? Ну поставили к стенке десяток сволочей...
- Кто дал вам, камарадо Рамирес, право судить и карать? Если эти люди были виновны, их должен был наказать военный трибунал. Но не вы! Вы ведете себя, как захватчик, которому отдали город 'на поток и разграбление'.
Рамирес побледнел от оскорбления.
- Ты что, Хорхио? Ты забыл, что идет борьба? Они нас жалеют?
- Молчать, Рамирес! Сдать оружие! Вы под арестом!
- Хорхио! Ты меня не первый день знаешь. Санчес погиб при штурме... Серхио замучили... Роберто... Кармелиту... наших товарищей. А ты - жалеть их?! Ты слушай! Я вчера со своими ребятами загородную резиденцию диктатора брал. Выбили мы оттуда гарнизон, все осмотрели - нигде никого. А потом увидели лестничку вниз, в подвалы. Я первым спустился, дверь сорвал, вхожу. Чувствую, по щиколотку в ледяной воде стою... Неприятно. Фонари зажгли так у меня волосы дыбом встали: не в воде - слушай, Хорхио! - в крови по щиколотку стоял! Ты это видел? Там сотни еще теплых тел! Так истерзаны были, что смерть как избавление пришла. Старики, даже дети! Женщины... Я до последнего часа это не забуду, не прощу! Там я нашел Кончу. Едва узнал. А ведь Конча четыре месяца назад провалилась. Четыре месяца ее терзали! А ты... не сметь жалеть!
- Все, Рамирес. Хватит! А если ты не можешь зажать сердце в кулак катись! И не думай, что у тебя одного есть нервы. Дело наше чистое. А ты его пачкаешь...
- Что?! Ты так... мы ведь друзьями были, Хорхио. Вот как ты со старыми бойцами... Хорошо, я ухожу. Но с кем ты останешься? Революция не может жалеть своих врагов!
