правительства для обращения с пришельцами не сработает. И знаешь, почему? Потому что это будет один план, один набор подходов и процедур, и очень скоро что-то изменится на Земле, на Селадоне или у пришельцев, и тогда план перестанет срабатывать, а все отчаянно будут пытаться заставить его работать. Они будут пытаться остаться в состоянии контроля, но по серьезному никто ничего не может контролировать.'
Она произнесла последние слова с таким нажимом, что я оторвалась от своего шитья. Она действительно имеет это в виду, это банальное и очевидное прозрение, которое вдвигает, как последний край познания?
И все-таки, это был последний край познания, потому что каждому надо добыть его в муках, своим собственным путем, путем потерь, ошибок, рождений и чумы, войны и побед, а иногда жизнью, оформленным одним единственным часом, проведенным в космическом корабле пришельцев. Все - только фураж для той же банальности, для раздирающего сердце вывода. Все старое и новое одновременно.
И все же...
Внезапная нежность к Кире нахлынула на меня. Мы провели большую часть наших жизней, сцепившись в бессмысленной битве. Я осторожно потянулась к ней, чтобы не растревожить свои скрипучие суставы, и взяла ее за руку.
'Кира, если ты веришь, что не можешь ничего контролировать, тогда и не пытайся это делать, иначе с гарантией этот курс приведет туда, где не контролируешь ничего.'
'Никогда за всю свою жизнь я не могла понять разницу... а это что еще за чертовщина?'
Меховая голубая птица приземлилась ей на голову, запустив лапами в волосы. 'Это одна из геномодовых птичек Лема', ответила я. 'В их конструкции нет страха перед людьми.'
'Фу, какая глупая идея!', сказала Кира, хлопая птицу с завидной силой. Птичка улетела прочь. 'Если эта тварь сядет на меня снова, я ее задушу!'
'Да', сказала я, засмеялась, и не стала объяснять, над чем же смеюсь.
Конец.
