нет. Два, максимум три месяца, и ты станешь:
- Я ценю твою заботу, мой милый кузен, - оборвал его Лоренцо, - но случилось так, что я чертовски привязался к младшему братишке. Мне бы не хотелось разлучаться с ним.
- Но ты бы мог:
- Нет, Юлиан. Я не раз говорил это - нет. Богу угодно было сделать меня таким. Вероятно, в прошлой жизни я прогневал Господа. Проклятие наложено не на всю нашу семью. Проклятие лежит на мне. Я плачу за свои грехи.
- А он? Он расплачивается за чьи грехи?
- Он? Юлиан, умей смотреть на реальность трезво. 'Он' - это бессловесный отросток моего тела. 'Его' нет. Нет души, нет мыслей, нет ничего. Я изо дня в день смотрю на эту тупую рожу, которая как карикатура повторяет мое лицо.
- Лицом к лицу лица не увидать: - в полголоса продекламировал Юлиан.
- О чем ты?
- Так, пустое:
Возможно, они беседовали еще какое-то время, но я более не слышал. Память прокручивала мне одни и те же реплики: 'я чертовки привязался к младшему братишке:', 'он - это бессловесный отросток :', 'проклятие лежит на мне': Проклятие: Проклятие:
Два человека. Два меча. Два лица. В лицах слишком много общих черт, чтобы усомниться в родстве. Но два меча! И кровь, проступающая сквозь разорванные кожаные латы.
- Это твой последний день, клянусь!
- Твуй последний, братец! Я остаюсь, а ты уйдешь.
Гнев и ярость столкнули врагов в новой схватке. Смертельной схватке. Безучастное солнце, радостное небо, ветви юных лип. А на траву струится кровь. И гнев мечется в обезумевших глазах. Один упал навзничь, отбил занесенный над головой клинок, и тут что-то ударило под сердце.
Я чувствовал, как в мое тело впивается кинжал, слышал надрывный хруст плоти, и понимал - конец. Конец шел медленно, и его сопровождал смеющийся оскал ликующей смерти. Это смотрел на меня брат.
Смейся, тебе не долго осталось смеяться:
- Вот и все. Я победил! Я! Я победил!
Холод расплывается по телу. Я улыбаюсь и слышу свой голос:
- Я победил:
- Ты уже мертв!
- Как и ты: я бью наверняка: я всегда был хитрее. Смирись. Я победил:
Душа медленно отрывается в полет. Медленно течет над землей, а я еще вижу свое мертвое лицо с застывшей усмешкой. И я вижу его лицо, искаженное ужасом. Да, да, братец. Слава и богатство не достанутся теперь ни одному из нас, ибо мой клинок был нечист. Мой клинок убил тебя раньше, чем ты нанес мне смертельный удар:
- Эй, малыш. Не валяй дурака! А ну открывай глаза!
И мне отвесили звонкую пощечину. Я дернулся.
- Так-то, - синьор Лоренцо, привстав на локте, заглядывал мне в лицо.
- Синьор Лоренцо, вы звали меня? - раздался от порога голос Джузеппе.
- Нет. Но ты вовремя, тем не менее. Проследи, чтобы приготовили ванну. И самый лучший костюм!
- Да, синьор.
- Джузеппе, подойди- ка, - мой 'цельный брат' сел на кровати и я опять оказался 'на весу'. - Джузеппе, посмотри внимательно на мою вторую голову. Не видишь ли ты каких-либо изменений?
Слуга нерешительно приблизился к постели и вытянул шею, чтобы полюбоваться моим внешним видом. Я затаил дыхание. Почему Лоренцо задал такой вопрос? Может быть:
- Нет, синьор, я не вижу изменений, - ответил Джузеппе.
Лоренцо расхохотался.
- Я тоже не вижу изменений! Я шутил. Иди.
Впервые в жизни у меня на глаза чуть не навернулись слезы обиды. Если б я мог, я сейчас же залепил бы ему такую оплеуху, чтобы не 'привести в сознание', а по-настоящему 'вывести из себя'. Я даже попытался приподнять руку, хотя понимал - не сумею, эта рука не моя. Она ничья. Зато мне удалось другое: я сжал кулак. Но Лоренцо этого не заметил.
Представьте, что вы - младенец с сознанием взрослого человека, о чем не подозревают няньки. Вас моют, пеленают, кладут в люльку, и затыкают рот соской. Вот это я испытал на своей шкуре сполна. Полчаса я болтался в ванне, пахучей и тепленькой, потом меня расчесывали и брили, и в довершение ко всему накрыли салфеткой. Пока 'старший брат' завтракал, я всячески изощрялся, чтобы сдуть салфетку с лица, но не тут-то было. Предусмотрительный Джузеппе прицепил слюнявчик к моему воротничку.
- Синьор Лоренцо, - приглушенный голос слуги прозвучал где-то близко; видимо старый камердинер наклонился к уху господина. - Я усматриваю нечто новое в вашем особенном теле.
- М-м?
- Оно кажется более активным со вчерашнего полудня, синьор.
Лоренцо проглотил то, что жевал, и у нас в желудке распространилось приятное тепло.
- Возможно, то, что скрываю я, вылезает наружу у него. Кто знает, Джузеппе, что случится сегодня! Вернусь ли я в этот дом:
Я затаил дыхание. Не сколько от того, что 'старший брат' впервые на моей памяти разделил 'я' и 'он', сколько от чертовски острого чувства тревоги.
- Синьор Лоренцо:
- Видишь ли, мой добрый Джузеппе, мне доверили слишком много. Так доверяют смертникам.
- Синьор, послушайте старика. Уезжайте в свое имение. Подальше, подальше от этого сатанинского логова, - голос слуги дрожал.
- О, нет, мой друг! Сын графа Колладара останется верен клятве. Я служу не своему королю, но я служу королю. Они поставили не на ту лошадь, Джузеппе!
Мне необходимо, мне жизненно необходимо было понять, что он замышляет. Я напрягал память, я вытаскивал из бездонного колодца одну мысль за другой. Вытаскивал, и отбрасывал. Все не то! А ведь Господь позволил мне думать неспроста. Он дал мне шанс искупить мой грех. Брат, здесь, в этой жизни я должен спасти тебя!
Как сказал вчера кузен Юлиан? Лицом к лицу лица не увидать.
Брат, взгляни в мои глаза!
Он стоял перед зеркалом, а камердинер старательно расправлял голенища сапог. Я исхитрился повернуть голову. Зеркало. Из рамки чудесного стекла на меня смотрело: Это я? О, нет! Складки на лбу от постоянных гримас, перекошенный рот, периодически вываливающийся язык и пустой идиотский взгляд:
Все остальное было как в тумане. На меня надели корсет. Этакий изящный корсет, подобный тем, что носят женщины. Мягкие пластины легли под мою шею и зафиксировали голову. Затем на общее наше тело натянули хитро скроенную сорочку с четырьмя рукавами и двумя воротничками, затем жилет, и камзол. Лоренцо позволял прислуге копошиться вокруг, не делая при этом ни одного лишнего движения. Лишь когда дело дошло до перевязи, он сам принял из рук Джузеппе шпагу и аккуратно вдел в петлю.
Слуги бесшумно вышли. Синьор Лоренцо неторопливо приблизился к невзрачному комоду в глубине спальни и бережно достал что-то, завернутое в ткань.
- Ну-с, малыш, подержи-ка это у себя, - он улыбнулся, глядя мимо меня, и ловко прицепил мне на 'талию' пояс с кинжалом. Тонкий клинок скрылся в складках кафтана. - А теперь - вперед. На королевскую ассамблею.
Сознание мое, как я успел заметить, уподоблялось качелям. Через неопределенные промежутки времени оно вспыхивало так ясно, что я имел возможность вникнуть во все детали роящихся вокруг бестолковых разговоров, затем оно резко проваливалось в темный пустой колодец, после чего пробуждалось вновь, вытаскивая в мой несчастный мозг груду бессвязных воспоминаний. Управлять этими сумасшедшими 'качелями' я не мог и, безусловно, пропустил нечто важное. В довершение всех бед я испортил 'старшему брату' его витиеватый монолог, адресованный королю. На мои попытки изобразить
