сощурились, и Крынкин увидел, что в них мелькнуло новое, очень неприятное ему выражение.
Подумаешь... И не таких видали. Недавно один недоумок отдал ему без всякой доплаты и 'Стамбульский экспресс' и 'День Орла' за какого-то разлохмаченного Одоевского, которого никто больше не читал и читать не будет.
Стоп. Что-то мелькнуло. Ну конечно! Крынкин торжествующе улыбнулся старику и щелкнул пальцами:
- Ликуйте, палаша! Вспомнил!
- Да, сударь?.
- Точно! Года два назад попросили меня найти это самое 'Человеческое братство'. Сперва через знакомых, а потом сам явился. Историк, что ли. Я нашел, да только не продали - книга здорово редкая. - Крынкин невольно понизил голос, со стариком что-то творилось. Потом, говорят, ее целиком реквизировали еще при царе. Считанные экземпляры остались.
Старик словно собирался молиться. Руки были сжаты перед грудью, глаза устремлены куда-то вверх, на лампу дневного света.
- Боже мой, боже мой, - захлебывающимся шепотом говорил он. - Вот, ничего не надо больше. Был человек, хотел найти, нуждался, искал, прочел. Ради одного этого...
Он вдруг скрестил руки на груди и выпрямился. Седые волосы засыпали воротник, глаза сверкали.
- Да, ваше превосходительство! - фальцетом выкрикнул он. - Да! Просчитались! Именно оставлен след, и не на песке! Господин полковник, жандармская крыса!
Стараясь сделать все быстро и бесшумно, Крынкин запер киоск и нацелился умотать. Но старик очнулся, суматошно взмахнул руками и бросился к нему. Вцепившись в рукавицу Крынкина, он затряс ее восторженно и благодарно!
- Владимир Петрович! Милый вы мой, дорогой! Если бы вы знали, что вы для меня сделали!
Роясь свободной рукой в карманах старик причитал.
- И одарить-то мне вас нечем!
Крынкин высвободился, отступил назад и сказал, брезгливо отряхивая тулуп.
- Да не надо ничего. Шли бы вы домой...
Старик все суетился, бормотал что-то, и терпение Крынкина с треском лопнуло.
- Катись ты, дед, в самом деле! - рыкнул он, выкатив глаза. Узнал, чего надо, и вали! Торчи тут из-за него на морозе, пень старый!
Он со злобой выдернул ключ, и в тот момент сзади донеслось знакомое попискивание милицейской рации. Только сейчас оно звучало по-иному 'Та-та, та та-та, ти-ти-ти-та-аа' 'Вот мчится тройка удалая'. Крынкин даже обрадовался. Решительно двинувшись к патрулю, обратился к высоченному сержанту:
- Разберитесь, пожалуйста, с этим хрычом! Пришел под самое закрытие, лезет, мешает, сил нет!
Сразу он, конечно, ничего не понял. Подумал, что пар от дыхания. И только потом сообразил, что между шапкой голубоватого искусственного меха и таким же воротником форменной шубы перед нездешне смуглым лицом прилежно порхал, отзываясь на каждое движение, крохотный серебристый микрофончик.
Смуглый отстранил Крынкина и подошел к старику. Достав из кармана сложенный в несколько раз кусок ткани, развернул ее и покрыл плечи старика. Как прозрачный плащ, она опустилась до самых колен.
'Сержант' бережно застегнул на горле у старика массивную пряжку и повернул на ней верхний диск.
Ткань мгновенно помутнела и словно проросла длинным коричневым мехом.
- Мы предупреждали вас, Дмитрий Хрисанфович, - густо и тихо прогудел смуглый, - из случайного поиска редко выходит что-нибудь хорошее.
- Вышло, вышло, господа, простите, друзья мои, - бормотал старик, смигивая слезы, - главное получилось.
Ему было плохо, он почти повис на руке спутника. Тот оглянулся и тревожно позвал.
- Алексей!..
Второй 'милиционер' уже спешил к нему, доставая на ходу из кобуры белый прямоугольный футляр с красными крестами на всех гранях, который сам раскрылся в его руке. Сдернув рукавицы, он ловко и умело сунул куда-то за пазуху старику зеленую капсулу.
Только тогда Крынкину стало по-настоящему жутко. К тому же он понял, что в течение всего разговора через переход не прошел ни один человек, хотя был самый конец рабочего дня, и проклятые валенки словно примерзли к асфальту.
Старик оправился почти сразу: щеки порозовели, он выпрямился и глубоко вздохнул Алексей вынул руку с капсулой, ставшей мутно-белой. Лицо его оставалось таким же сурово сосредоточенным, как лицо врача, только что вышедшего от тяжелобольного.
- Ваш пожизненный должник, господа, простите, друзья! - старик приобнял 'милиционеров' за плечи.
Потом, повернувшись к Крынкину, сказал:
- Спасибо и вам, Владимир Петрович. Все же вы подарили мне радость. Пусть и не очень хотели. Дам вам на прощание совет. Или нет, попрошу вас, не обижайте людей. Прощайте.
Улыбнувшись Крынкину морщинисто и ласково, старик пошел в глубь пёрехода, не дожидаясь спутников.
Рация пропела громко и настойчиво 'Та-та, та-та-та, та-та-та-та-ааа!...'
- Пора, Леон, - сказал тот, которого звали Алексеем. - Время восстанавливается.
Леон сумрачно кивнул, надевая овчинные рукавицы. Алексей придержал его за локоть и спросил вполголоса, показывая в сторону киоска:
- Может, стереть? Для его же спокойствия...
Крынкин расслышал и заледенел. Он представил себе, как его будут стирать. Как пыль. Или как карандашный штрих - резинкой.
- Не стоит, - басовито ответил Леон, и в его темных глазах появилось то же неприятное выражение, что и у старика, когда он добавил. - Этот и сам все забудет...
И они зашагали вслед за стариком, который уже поднимался по каменным ступеням к синему стылому городскому январю. Алексей и Леон догнали старика и пошли рядом с ним.
Пока они не скрылись из виду, Крынкин молча смотрел им вслед. Потом, с трудом поворачивая шею, огляделся. Переход был ярко освещен и пуст, вверху мигала и зудела по-комариному неоновая трубка.
И эта трубка, уже месяц трещавшая над его столиком, вдруг словно заново осветила все, что случилось сейчас и чему он все равно не мог подобрать никаких объяснений.
У самых валенок он увидел темный комок. Испачканный платок старика, который тот выбросил после приступа.
Комок вдруг дернулся, откатился в сторону, словно под сильным ветром, подпрыгнул и исчез.
Крынкина сильно толкнули. Он стоял вплотную к стене, мимо шли люди, оглядываясь на него. Переход был полон, часы показывали шесть сорок пять, но он твердо знал, что вот сейчас только было полшестого и ни души на двести метров вокруг.
Домой он доехал на такси. Дожидаясь лифта и поднимаясь на одиннадцатый этаж. Крынкин все время оглядывался, как будто за спиной кто-нибудь стоял. Он чуть не сломал ключ, открывая дверь, потом ободрал пальцы, снова закрывая ее на все замки - японский электронный, английский цифровой, длинный немецкий засов и цепочку производства завода металлоизделий No 7. Заперев, обессилено сполз по стенке и сел прямо на пол.
Через некоторое время он пришел в себя настолько, что снял тулуп, разулся и обул шлепанцы. Пройдя в комнату, открыл сервант и вынул из бара темную бутылку и рюмку. Коньяк опалил горло, но легче не стало. Крынкин встал и направился к книжной полке, где стоял уцелевший еще с техникумовских времен 'Большой философский словарь'.
'Иванов, Д. X.' Когда он прочел семь набранных петитом строчек, его потянуло протереть глаза. В скобках после инициалов стояли две даты: '(1826 - 1880)'. Голова у Крынкина пошла кругом.
Телефонный звонок словно ударил его в ухо. Сняв трубку он ответил нетвердым голосом:
- Слушаю...
В трубке весело и возбужденно завопили:
