под подушку. На всякий случай.
Город стал совершенно другим, открывшись на неизвестном ранее уровне. Для этого Клобу пришлось измениться самому, словно гусенице, которая, проходя стадию куколки, неожиданно превращается в бабочку, чтобы открыть для себя лето, небо, цветы и возможность летать.
Пожалуй, ему следовало пожалеть неловкого, трусливого и посредственного Клоба, который умер. Но отнюдь. 'Король умер, да здравствует, король!' Именно - здравствует... и развлекается.
Да, он развлекался, мимоходом всматриваясь в прохожих, определяя, у кого что за душой. Это было интересно, и он некоторое время классифицировал проходивших мимо людей, легко определяя, например, что вот этот гражданин - простой работяга, за душой копейки не имеет. А вот эта фифочка - дочка какого-то начальника. На такую мысль наводили добротные синие 'замарашки', плотно облегавшие ее юный зад, развинченная походка и брезгливо оттопыренная верхняя губа. Ничего особенно в ней нет. Бездельничает, деньги на личные расходы клянчит у папаши, покуривает, давясь противным сигаретным дымом, в полной решимости быть как все. В общем - пустышка. Ну что еще сказать о ней? Глупа, плаксива, подвержена истерикам. Лет через пять выйдет за балбеса ее же пошиба. Разведется через полгода. А еще через несколько месяцев появится на свет божий жизнерадостный, здоровый малыш и, исходя криком, будет требовать пищевого рациона, добросовестно офуривая заграничные пеленки. А девица станет обыкновенной клушей на шее у папеньки... Да хватит о ней. Вот привязалась. Лучше о других.
Ну, эти молодые идиоты честно зарабатывают кусок хлеба, с которого те, кто половчее, украли все масло. Бог с ними. Дальше... Старушка 'божий одуванчик', донельзя озабоченная тем, что ее правнучек последнее время зачастил на 'дисковку' и совсем забросил книги. К черту бабулю, дальше.
О, вот это человек! Несмотря на заношенную 'скаутку' и побитые 'боинги'. Это тебе не хухры-мухры! Это - человек! Делец экстра-класс. Наш!
А, заметил? Подмигнул. Даже рукой помахал! А как же? Все-таки свой теперь человек.
Так что же ты стоишь? Дурень, действовать надо, суетиться, хватать то, что в рот плывет. В умелый рот много чего заплывет, если постараться да думать головой - а не другим местом. Вон - очередь. Явно что-то дают...
Он рванулся вперед. Заученно (и откуда что взялось?), вроде не быстро, но и не медленно, легко раздвигая полусогнутой рукой чужие тела, просочился в голову очереди, затылком чувствуя, как люди с гневом смотрят ему вслед, но тут же понимают, что он из 'тех', не то что они - черная кость. И успокаиваются, не рискуя связываться, так, для виду поворчав, да и то трусливо (а вдруг услышит?).
Легко проделывая все это, он бормотал про себя как клятву... А может, и действительно клятву? Потому что именно в этот момент он по-настоящему стал призером 'красивой жизни'. И, проталкиваясь в голову очереди, шептал, что теперь-то им покажет. Кому? Им всем, кто вокруг. Почему? Да потому, что живем лишь раз и пока еще есть время - надо жить так, чтобы взять все. А уж теперь-то он это сумеет, хватит опыта, ума и силы. А самое главное наглости, потому что у дельцов так: кто хам - тот и ам.
Клоб пробился к прилавку, рыженькая продавщица с размалеванным, как икона, лицом, с килограммовым золотым браслетом на левой руке и серебряной гирькой в правом ухе, подмигнула ему, махом заприметив и определив как своего.
И он по-хозяйски шагнул за прилавок и тоже подмигнул. А она, сказав что-то шаловливое, щелкнула его пальцами по носу. Он же попытался перехватить этот пальчик зубами, с шутливым 'гр-р-р-р-м' и так далее, и тому подобное, пока все это БЫДЛО ожидало, когда они натешатся, и только угрюмо молчало. Но ведь известно, быдло на то быдло и есть, чтобы угрюмо молчать - и больше ничего. Правда, иногда находится какой-нибудь крикун, но одного можно и к ногтю. Когда остальные молчат - это запросто.
Ну ладно, некогда ему.
Клоб что-то сунул в карман продавщицы, вынул из воздуха сетку, которую она быстро и ловко нагрузила яркими, цветными коробочками, перевязанными золотистыми ленточками со множеством иностранных букв и иероглифов и, конечно же, (куда от них денешься?) изображениями красоток с пышными формами и минимумом одежды.
Все, дело сделано.
Он шагнул из-за прилавка и тотчас же насторожился. Что-то неладно. Точно! К очереди подходила бабка. А как известно, деловые люди боятся только бабок, потому что те никого не боятся и способны практически на все, от линча до полной конфискации дач и машин.
Вспоминал он это на бегу, потому что надо было уносить ноги. А тут, кстати, подвернулся проходной двор. Нырнув в него, Клоб остановился и, отдышавшись, выглянул на улицу. Все было спокойно. Он потопал дальше, гулко печатая в темноте уверенные шаги.
Слева возникла какая-то личность со стаканом в руке. Клоб ткнул ее легонько в живот двумя пальцами и вкрадчиво сказал:
- Утухни, чадо. Что, давно окурки в глазах не шипели?
Чадо стушевалось и исчезло в какой-то нише.
Миновав проходной двор и выходя на улицу, Клоб все еще усмехался. Его несло. А ведь когда-то этот тип был способен пугать его до смерти. Когда-то... Да он сам себя боится! Они все трусы, эти хулиганы. Эх- ма, ну и жизнь пошла.
Проходя мимо книжного киоска, Клоб подмигнул продавщице, и та тотчас же ему заулыбалась, кокетливо стреляя глазами. Пришлось свернуть к киоску.
Открыв дверь, Клоб прошествовал прямо к хозяйке и хлопнул ее ладонью по округлому боку, одновременно выговаривая: 'У-тю-тю... пышечка... кошечка... лапочка...', обмирая от собственной наглости, даже чуть зажмурившись в ожидании пощечины. Но ничего особенного не случилось. Продавщица зарделась, забормотала:
- Ну вы скажете, хи-хи-хи... охальник, ой вы охальник.
- А как же, а как же, - осмелел Клоб, давая рукам полную волю. Но продавщица уже тянула у него узорную коробку из сетки.
- А что это у вас? А-а-а... 'хлостики'! У-у-у-у... да еще и с перконовыми вставками! Сила! А слышали последнюю песенку у 'клопиков'... ну эту... 'вдрызг напившись, бодаю ворота...'? А та мымра из продмага опять к своему дураку вернулась. Нет, бывают же мужики! И даже не пикнул! Опять белье ей стирает. Дурачок! Эх, мне бы... Ну, да ладно... Все там будем... Ты 'Три покойника в доме с пурпурными трубами' имеешь? Нет? Мен на мен. Я у тебя одну эту, а тебе 'покойников'. Заметано? Чего головой мотаешь? Ну, так уж и быть, добавлю эту... как ее... а! 'Тайны сексулистской проблемы'. Между прочим, заграничное издание, но на нашем языке. Все, железно, бери...
Она вытащила из-под прилавка две книжки. На обложке одной был нарисован сумрачный тип в низко надвинутой шляпе, с окровавленным кинжалом в руке. На другой - довольно миловидное женское лицо, но почему-то с открытым в крике ртом и вытаращенными глазами.
Пока продавщица прятала под прилавок одну из его коробок, Клоб ошалело рассматривал книжки. Потом захотел что-то сказать, уже и рот открыл, но испугался, что сморозит глупость, и по этой причине впал в некую задумчивость. К счастью, продавщица истолковала его состояние, как восхищение сделкой. Она мягко взяла Клоба за плечи, развернула и, сказав, что скоро придет ее любовник (а он такой дурашка, такой ревнивец - чуть что за перо хватается), деликатно, но довольно настойчиво вытолкала на улицу.
Некоторое время Клоб стоял возле киоска, нащупывая в кармане сигарету и остывая. Когда отступило, закурил, потихоньку соображая: пожалуй, влип.
Господи, да что это со мной деется? Кто я теперь, я - бывший простой человек? Ведь всю жизнь честно тянул лямку. И нет был бы чей-то сынок, а то ведь так, без роду без племени. И как теперь быть? И что делать, если даже продавщица книжного ларька принимает за своего?
Господи, но ведь призеров 'красивой жизни' иногда даже сажают! Положим, не за то, что они понаделали, а так, за какую-нибудь мелочь. В основном попадают они в переплет, если дорогу кому-то перебегут. А я-то, я-то, я же на первых шагах срежусь и застучу кандалами то тракту.
Но время шло, сигарета уменьшилась, и Клоб постепенно успокоился. Выкинув окурок, махнул рукой:
- Эх, была не была, двум смертям не бывать, а одной не миновать!
Поудобнее ухватил сетку, двинулся дальше...
Возле дома толпился народ, лежали какие-то ящики. Клоб подошел поближе и тут его заметили,
