поебать, поебаться, подъебать, подъебаться, подъебнуть, разъебать, разъебаться, съебать, съебаться, уебать.
Как видим, интересующий нас глагол динамически отражает всю русскую словообразовательную парадигматику глагольной лексики. аналогичны его словообразовательные потенции в других частеричных разрядах: долбоёб, ёбарь, ебатура, ебальник, заёб, мудоёб, поебон, ебливый, приёбливый, поёбанный и т.д.
«Триадность» русской брани чрезвычайно активно проявляется и во фразеологии. Не случайно она обычно кодируется цензорами и правилами литературного «приличия» тремя точками, а одним из популярных эвфемизмов первого члена обсценной триады является оборот три буквы. Выражение послать на три буквы кого в современной речи столь популярно, что породило немало анекдотов, где, например, под последним понимается «стройка века» БАМ (Байкало-Амурская магистраль) или XVII-й съезд комсомола. В русской бранной фразеологии перечисленный набор лексем не только частотно активен, но и функционально целенаправлен.
Ошибочно было бы думать, что эта фразеология (как, впрочем, и лексика) состоит исключительно из обсценизмов, т.е. «сексуальной» брани, которая поражает воображение иностранцев. Такой взгляд на русскую брань – не что иное, как бытовизм, который не менее опасен, чем категорическое официозное запретительство любых отклонений от литературного языкового стандарта. Многие (особенно, как раньше говорили, так называемая «широкая общественность») видит в ругани лишь скабрезность, неприличия именно потому, что не могут или не хотят отрешиться от «буквализма» в восприятии мата. Под микроскопом же историко-этимологического анализа он открывает иные функционально-семантические ретроспективы и обнаруживает тесную связь либо с весьма обыденными, «приличными» бытовыми понятиями, либо с важными для русской мифологии и культуры сферами представлений.
Основные «три кита» русского мата, например, этимологически расшифровываются достаточно прилично: праславянское *jebti первоначально значило ‘бить, ударять’, *huj (родственный слову хвоя) ‘игла хвойного дерева, нечто колкое’, *pisьda ‘мочеиспускательный орган’. Научный анализ, между прочим, позволяет опровергнуть распространенную националистическую интерпретацию самого известного русского ругателтьства ёб твою мать! Некоторые ученые, отталкиваясь от его буквального понимания, приписывали русской патриархальной общине инцестивные наклонности. Традиционно культурологи и этнографы интерпретируют русский мат как ритуализованную, обрядовую, обозначающую предполагаемый контакт с сакральными силами, речь во время обряда (Байбурин, Топорков, 1990, 105–107). Действительно, по лингвистической аргументации Б.А. Успенского, никакого инцеста в этой фразе нет. Она – осколок былой общеславянской мифологической формулы *pesъ jebъ tvoju matь, т.е. ‘ты – пёсье отродье, сукин сын’ (Успенский, 1987), осложненной другими мифологическими, религиозными и фольклорными ассоциациями и имеющей более древнюю предысторию: на глубинном уровне она, возможно, соотносится с мифом о сакральном браке Неба и Земли (результатом чего является оплодотворение Земли) и субъект действия в матерном выражении – Бог неба или Громовержец; на более поверхностном уровне субъектом действия является пёс как травестийная замена своего противника Громовержца (Успенский 1983, 1988). Как нечистое животное, одна из инкарнаций дьявола, именно собака, а не человек был субъектом действия, характеризуемого данной фразой.
Любопытны и наблюдения о возможном влиянии других языков на русскую бранную лексику. Так, экспрессивный дублет с производным одного из членов упомянутой триады – хуйня- муйня – ‘нечто незначительное, пустяковое, недостойное внимания’, по справедливому диагнозу Ю. Плэна (Plan), навеян, видимо, тюркским влиянием, где аналогичные структуры очень активны. Знание таких деталей, как кажется, позволяет посмотреть на привычную для русских ругань с другой стороны.
Главное же – лингвистический анализ (как синхронный, так и диахронический) постоянно демонстрирует тесную зависимость бранной лексики и фразеологии от «приличной», и наоборот. Нельзя, собственно, понять национальной специфики этой языковой сферы без учета такой взаимозависимости. В синхронном словопроизводстве мы уже видели это, демонстрируя производные обсценного глагола. Диахронически эту связь можно показать анализом двух наиболее актуальных для русской бранной фразеологии типов ругательств – так называемых посылов и заклятий, т.е. пожеланий зла, неудачи или восклицаний, выражающих стремление избавиться, отделаться от кого-либо. Сакральность и обсценность, как увидим, здесь переплетается в единое целое.
1. Посылы к какому-либо мифологическому персонажу, олицетворяющему зло, губительное начало: Иди ты к черту! Иди ты к лешему! Пошел ты к чертям собачьим! (диал. сиб.); Ступай к чёрному (СФС, 182) – Поди ты к чомеру! (СФС, 144), Иди к лесному! (СФС, 82) и т.п.
Такой посыл может выражаться не прямым наименованием черта, а указанием на место его пребывания: Иди ты в болото! А ну тебя в баню! А ну его на лысую гору! А ну его на лысую гору к ведьмам! (диал. брянск.) Вертись ты в вир на дно! (СРНГ 4, 291), где вир ‘глубокое место в реке или озере; омут, водоворот или топкое место, провал в болоте’. Эта замена вполне объяснима ономасиологическими моделями наименования славянских чертей (см. Толстой, 1974; 1976). К этому разряду относятся и обороты полуэвфемистического характера, возникшие на основе таких, восходящих к язычеству, посылов, но шутливо-иронически переосмысленных в «христианском» либо «мусульманском» ключе: Иди ты к богу в рай! Иди ты к аллаху! Достаточно условно к этому разряду можно отнести и сакральную экспрессивную лексику и фразеологию типа Боже ты мой! Пресвятая мать! Мать пречистая! Батюшки святы! Они, однако, в русском языке менее активны, чем в романских и германских языках и во многом подвержены обсценной модели, где слово мать, как мы видели, имеет десакрализованный источник.
2. Пожелания зла и неудачи, выраженные мифологемами аналогичного типа, что в разряде I: Черт тебя возьми! Черт тебя подери! (Новг.) Памха бы тя побрала! , где памха ‘черт, живущий на болоте’ (ср. памха ‘моховое болото’ (Строгова, 1971), смол. Анчут вас возьми! (ряз.) Паралик тебя возьми! и т.п. (Мокиенко, 1986, 182–183).
Для заклятий этой группы характерна постоянная связь, даже более того – семантический синкретизм значений ‘черт, нечистый дух’ > ‘болезнь’. Она регулярно прослеживается в демонологическом «именослове» славянскихи балтийских языков (Eckert, 1991, 120–121). Недавно такую связь продемонстрировал на примере семантического анализа диалектного слова чемер ‘злой дух, черт’ Н.И. Толстой, сопоставивший эту демонологическую модель с выражениями типа Холера его забери! (Толстой, 1992). Ср. диалектизмы типа сиб. Лихоманка тебя возьми! (СФС, 100), смол. Лихач тебя убей! (Добр., 37), Родимец тебя забей! (Добр., 37), курск. Трясца тебя ухвати! (Бусл., 1854, 146) и т.п.
3. Выражения, прямо именующие «способ» наказания того человека, к которому обращено заклятие: Чтоб ты провалился! Чтоб ты сдох! Чтоб тебя разорвало! Чтоб тебе пусто было! Ни дна тебе ни покрышки!
Их множество в народной речи поистине неисчислимо: Чтоб у тебя руки отсохли! Выворотило бы тебе руки! сиб. Чтоб тебе глотку заклало! Чтоб твои (тебе) глаза повылазили! Чтоб вам повылазило! Чтоб вам всем передавиться! Чтоб тебя поковеркало! орл. Чтоб тебя в лоск положить! Чтоб тебе обороту не было! Чтоб тебя пристрело! Чтоб тебя поперек! Пополам бы тебя! Пороло бы тя! Гноем тебя загнои! Чтоб тебе на ноже поторчать! Каб цябе рассамаха задрала! Пятнало бы тебя! Распятнай тебя! Разъязви тебя! и т.п.
Эта множественность понятна, как и активность заклятий с наименованиями нечистых духов: она объясняется древней верой в магическую силу слова, возможностью «овеществить» его и обратить в оружие против недругов и соперников.
Формулы таких заклятий интерпретируются на фоне славянской мифологии (Сумцов, 1896; Джапович, 1977). Большинство из них, даже самых актуальных и остающихся современными, требуют социально- этимологической интерпретации. Так, оборот Ни дна тебе ни покрышки! связан с
