результаты.
Вадим просмотрел кусок контрольной ленты. Здесь была отражена работа по анализу двух коротких стихотворений, написанных в связи с переводом 'Илиады', сделанным Гнедичем. В альманахе 'Альциона', то есть публично, Пушкин откликнулся на это событие такими стихами:
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;
Старца великого тень чую смущенной душой.
А для себя записал:
Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод.
Потом он тщательно зачеркнул в рукописи эти строчки.
Оказалось, что эти короткие, противоречащие одно другому двустишия содержали огромный объем информации. Машина сделала по этому поводу более двух миллионов анализов. Более двух миллионов причинных связей соединяли эти стихи с различными особенностями натуры поэта!
Кажется, и сейчас уже видно, что опыт не принесет неудачу. В наследии Пушкина - он это чувствовал все время - заключена обширная информация, достаточная для воссоздания его облика. Эта информация, по-видимому, даже больше той, которую можно получить, исследуя мозг пожилого человека, где многое стерлось, померкло и исчезло в течение долгих лет. А стихи - вечно живые стихи - хранят все богатство души молодого Пушкина, нерастраченной, не измененной невзгодами и временем!
Вадим вышел на веранду. Вот и ему пало на долю сделать большое открытие. Это его день, день из дней, которого он ждал неимоверно долго, ждал всю жизнь и верил в его приход...
Он не будет мешать машине. Он придет сюда потом, когда она сама позовет его.
Тишина. Абсолютная тишина. Бесшумно работают помпы, подающие питательные растворы в искусственный мозг, который в течение двух месяцев был соединен с машиной системой связи и теперь усвоил всю полученную информацию. Сейчас он Дремлет, находясь под воздействием наркотизирующих импульсов. Но приборы показывают, что мозг живет и мыслит. Процесс этот нерегулярен - вероятно, в нем возникают короткие, отрывочные сновидения.
Сегодня лаборанты подключили слуховые и речевые устройства. И тот, кто живет сейчас в блестящей камере, опутанной трубками и проводами, может слышать и говорить. Но он пока слеп. Если снять наркоз, что будет чувствовать он в могильной тишине, среди непроницаемой ночи?
Отодвинув стеклянную Дверь, Вадим подошел к камере, осторожно ступая по мягкому ковру. Нажал клавишу на пульте. На экране контрольного самописца побежала вздрагивающая волнистая кривая. Теперь в мозг непрерывно подаются успокаивающие импульсы - транквилизаторы, снимающие излишнее возбуждение. Подождав несколько минут, Вадим убрал наркоз.
Глубокое волнение охватило его. Что произойдет сейчас? Он медленно наклонился к микрофону.
- Я врач, - тихо сказал он, чувствуя, как колотится сердце. - Я врач. Не волнуйтесь. Вы слышите меня?
- Да, слышу, - ответил Голос. - Что со мной? Кто вы?
- Я врач, - повторил Вадим. - Не волнуйтесь. Все хорошо. Очень хорошо, верьте мне.
- Не могу вспомнить... Не могу понять, что со мной. Я болен, да?
- Вы были больны. - Вадим помедлил. - Очень долго. Но теперь все прошло. Вы поправитесь скоро.
- Как темно... Бога ради, скажите... - начал Голос, но Вадим перебил его.
- Простите, но сейчас я, врач, должен расспросить вас о многом.
Некоторое время Голос молчал.
- Что я должен рассказать вам?
- Прежде всего я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Ваше состояние не внушает ни малейших опасений, но дальнейшее лечение все же необходимо. Не пугайтесь темноты и полной неподвижности. Вас еще нельзя раздражать светом. Но вы увидите его, это будет совсем скоро... Я понимаю, что вас мучает неизвестность, и обещаю, как только лечение будет в основном закончено, рассказать вам обо всем подробнейшим образом. Повторяю, не волнуйтесь. Нам некуда спешить, времени у нас сколько угодно! Могу поручиться, что вы будете совершенно здоровы. Но сейчас мне необходимо проверить вашу память. Поэтому, не торопясь, тщательно выбирая слова, расскажите о себе. И чем больше, чем подробнее, тем лучше. Вы можете говорить о чем угодно, но я предпочел бы последовательный и связный рассказ о вашей жизни, начиная с самых ранних воспоминаний...
- Хорошо... - Голос снова замолчал. И вдруг - как-то совершенно неожиданно - произнес простые слова, от которых у Вадима сжалось сердце и стало трудно дышать: поэт назвал себя...
Волны одна за другой ударялись о скалы, с шумом взлетали вверх фонтанами радужных брызг. Натянув поводья, поэт остановил коня и, повернувшись в седле, смотрел на кипение прибоя.
Как хорошо знает он этот берег! Теперь он снова увидел его, он снова пришел сюда, к морю, старому своему другу, и словно не было долгих одиннадцати веков, прожитых им на пожелтевших книжных страницах.
Бессмертие... Так вот какое оно!
Ветер донес звуки далекой песни. Там, на сверкающей поверхности моря, плавно скользили, неслись одна за другой белые яхты, наклонив к воде острые треугольники парусов.
Поэт тронул коня, и тот послушно понес его дальше по тропе, извивавшейся между камней по берегу моря. Он смотрел на возникавшие перед ним знакомые картины, с наслаждением вдыхая влажный аромат моря. Вот еще одно утро встретил он на земле... И сами собой не то вспомнились, не то рождались вновь стройные строки стихов:
...Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный,
И вновь таврические волны
Обрадуют мой жадный взор...
