Сугробы все выше. Мама, мама, слышишь?
- Вьюга.
- А он?
- Старик?
- Слышишь, стонет?
- Помогите!
Оба бледные, смотрят, они на стену. Володины руки колеблются,- старик падает, Мама очнулась первая.
- Пора и за дело,- говорит она.
XXX
Утро. Мама дома одна. Погруженная в бессвязные, тоскливые думы, она ходит из комнаты в комнату.
На белой двери обрисовалась ее тень, смутная в рассеянных лучах затуманенного солнца. Мама остановилась у двери и подняла руку широким, странным движением. Тень на двери заколебалась и зашептала о чем-то знакомом и грустном. Странная отрада разлилась в душе Евгении Степановны, и она двигала обеими руками, стоя перед дверью, улыбалась дикой улыбкой и следила мелькание тени.
Послышались Прасковьины шаги, и Евгения Степановна вспомнила, что она делает нелепое.
Опять ей страшно и тоскливо.
'Надо переменить место,-думает она.-Уехать куда-нибудь подальше, где будет новое. Бежать отсюда, бежать!'
И вдруг вспоминаются ей Володины слова:
- И там будет стена. Везде стена.
'Некуда бежать!'
И в отчаянии она ломает бледные, прекрасные руки.
XXXI
Вечер,
В Володиной комнате на полу горит лампа. За нею у стены на полу сидят мама и Володя. Они смотрят на стену и делают руками странные движения.
По стене бегут и зыблются тени.
Володя и мама понимают их. Они улыбаются грустно и говорят друг другу что-то томительное и невозможное. Лица их мирны, и грезы их ясны,- их радость безнадежно печальна, и дико радостна их печаль.
В глазах их светится безумие, блаженное безумие.
Над ними опускается ночь.
