Солженицын Александр И
Потёмщики света не ищут
Александр Солженицын
Потёмщики света не ищут
Вспыхнувшая вдруг необузданная клевета, запущенная во всеприемлющий Интернет, оттуда подхваченная зарубежными русскоязычными газетами, сегодня перекинувшаяся и в Россию, - а с другой стороны оставшиеся уже недолгие сроки моей жизни - заставляют меня ответить. Хотя: кто прочёл мои книги всем их совокупным духовным уровнем, тоном и содержанием заранее защищены от прилипания таких клевет.
Новые нападчики не брезгуют никакой подделкой. Самые старые, негодные, не сработавшие нигде в мире и давно откинутые фальшивки, методически разработанные и слепленные против меня в КГБ за всю 30-летнюю травлю, приобрели новую жизнь в новых руках. С марта 2003 началась единовременная атака на меня - с раздирающими 'новостными' заголовками.
Из-за внезапной рьяности новых обличителей, при полной, однако, тождественности нынешней клеветы и гебистской, - приходится и мне вернуться к самым истокам той, прежней.
Систематическое оклеветание начали почти сразу после 'Ивана Денисовича' (1962) - а уж тем более после захвата части моего архива в 1965. (Об этом - 'Бодался телёнок...'1, глава 'Подранок', и дальше.) Для того служила бесподобная советская система 'закрытых' пропагандистских лекций - какие для партактива, какие для совслужащих, - а вся вместе, по СССР, эта разветвлённая и бесперебойная система охватывала сотни тысяч, если не миллионы слушателей. Через эти лекции можно было внушать то, чего не решались в газетах, - и поди узнай, что там про тебя несут на этих закрытых лекциях, - лишь одиночные свидетельства достигали меня. Линии клеветы - перебирались и множились.
Первая ставка была, что Солженицын - еврей (на лекциях варьировалось 'Солженицер', 'Солженицкер'), - и в дореволюционных архивах Московского университета майор Госбезопасности Благовидов выискивал данные на моего отца.
Но параллельно возникла, а вскоре и победила другая ставка: что я изменник родине, что я был в немецком плену - нет-нет, и хуже: сдал с собой в плен целую батарею! что далее я стал немецким полицаем - нет, хуже: прямо служил в Гестапо! И вдруг весной 1964 (всего год от 'Ивана Денисовича') такое обвинение вырвалось на публичном заседании из глотки первого секретаря ВЛКСМ Павлова - и вынудило А.Т. Твардовского затребовать из Военной Коллегии Верховного Суда официальную справку о моей реабилитации и зачитать её собранию вслух ('Телёнок', гл. 'На поверхности', с. 92). И Павлов смолк, конечно не извинясь.
Однако 'закрытая' травля не утихала, тем более усилилась с 1967, после моего резкого Письма съезду советских писателей, и еще острей после присуждения Нобелевской премии (1970). Да уж настолько я был непереносим для КГБ, что в 1971, 9 августа, в Новочеркасске, они прямо убивали меня уколом рицинина, три месяца пролежал я пластом в загадочных волдырях размером с блюдце (об этом - 'Совершенно секретно', 1992 г., < 4; британская 'Гардиан', 20 апреля 1992; была затем и центральная телевизионная передача по 1-му каналу с участником покушения, раскаявшимся подполковником КГБ Б. А. Ивановым, чьи показания опубликованы в указанном выпуске 'Совершенно секретно' и позже в 'Телёнке', с. 675 - 684).
При появлении 'Архипелага' (декабрь 1973) травля взметнулась до визгливости. Тогда АПН принялось издавать для зарубежного распространения целые брошюры против меня, торговать тенденциозно отобранными извлечениями из прежних писем к моей бывшей жене Н.А. Решетовской. Её КГБ использовало как свою лучшую и верную помощницу - и с тех пор она неуклонно, настойчиво, на разных уровнях передёргов и лжи - мстила мне, кроме нескончаемых интервью - ещё в шести или даже семи книгах - исторический рекорд для покинутой жены писателя! Начала действовать - через приставленного к ней доброжелателя из возглавителей АПН, Константина Семёнова (за которого вышла замуж сразу после моей высылки в 1974). Едва появившийся в 1973 году 'Архипелаг' Решетовская с лёгкостью назвала (в интервью 'Фигаро', февраль 1974) недостоверным 'сборищем лагерного фольклора'.
Сразу после 'Архипелага' КГБ привлекло для международных интервью и моего однодельца Н.Д. Виткевича (мы с ним сели за нашу перефотографированную цензурой переписку 1944 года, насквозь антисталинскую) - и вот, восстановленный в компартии, он перекладывал вину на меня ('Телёнок', с. 665 - 666) и по западному радио заявлял, что никаких таких ужасов в Гулаге не происходило. Тут прибегли к такому разительному доводу (и его подхватили сейчас, в травле 2003 года!): что Виткевич был присуждён к 10 годам лагерей, - то была стандартная выпечка фронтового трибунала, но не было ему добавочного привеска, а я, по ОСО, получил - лишь 8 лет лагерей, - но умалчивали, что - с добавкой вечной ссылки. (Нынешние старатели идут ещё дальше: мол, Виткевич 10 лет махал кайлом на Воркуте, в то время как Солженицын отсиживался на шарашке, - Виткевич же прибыл на ту же Марфинскую шарашку осенью 1948 и оставался на ней и после того, как меня оттуда услали в 1950 в Особые лагеря Степлага. Всего он отсидел, при зачётах, - 9 лет, я, со ссылкой, - 11.)
После моего изгнания с Родины в 1974 - клеветническая кампания против меня продолжалась, АПН распространяло на весь мир на разных языках изданную ими первую книгу Решетовской 'В споре со временем', 1975, где уже было нагорожено на меня много разной мстительной лжи. (Председатель правления АПН И. Удальцов докладывал в ЦК КПСС: 'Рукопись воспоминаний Н. Решетовской подготовлена к печати издательством АПН совместно с КГБ при СМ СССР. Представляется, что выход на Западе... может послужить определённой контрмерой'2.) Решетовская легко бралась истолковывать всю мою жизнь и свидетельствовать даже о моих школьных годах, о которых не знала ничего, даже о моей ссыльной жизни, будто была её соучастницей, а не покинула меня, выйдя замуж, когда я был ещё в Особлаге, потом в ссылке, душимый раком. Тут Виткевич снова выступал по западному радио, тут прижало КГБ и моего школьного друга Кирилла Симоняна, хирурга, заставило его написать лживую брошюру обо мне.
И наконец издали в СССР отдельную книгу чехословацкого порученца Томаша Ржезача 'Спираль измены Солженицына' (М.: Прогресс, 1978). Предназначалась она не для всех советских читателей, а для благонадёжных, распространялась избранно. Председатель КГБ Андропов писал 10 августа 1978 министру внутренних дел Чехословацкой Соцреспублики Яромиру Обзине: 'Выход в свет данного издания явился результатом добросовестного труда автора и настойчивой совместной работы с ним сотрудников 10 Управления МВД ЧССР и 5 Управления КГБ СССР. Выражая глубокое удовлетворение... Комитет считал бы целесообразным наградить Начальника 10 Управления МВД ЧССР генерал-майора В. Старека [и еще шестерых чехословацких разведчиков и оперработников]... принимавших наиболее активное участие в проведении указанного мероприятия'3. Сам Ржезач в предисловии сердечно благодарит Н. Решетовскую (её книга 'мне служила своего рода справочником'), Виткевича, Симоняна и ещё нескольких 'согласившихся дать интервью'. Но, пожалуй, этим списком не удивишь, уже все они и до Ржезача выступили против меня, - так черпать из своих 'личных впечатлений'! Оказывается, сам Ржезач 'принадлежал к узкому кругу друзей Солженицына', - вот это находка! - и вдоль всей книги ссылается на 'беседы и встречи' со мной, - а не только никогда мы с ним не сказали ни единого слова, но вообще не были знакомы, не встречались ни разу.
Кто ж такой этот Ржезач? Сын чешской писательской пары, журналист, в 1968 засланный в среду чешской эмиграции в Западной Европе, жил в Швейцарии, как вдруг в 1975 исчез - и вынырнул в Праге, понося соотечественников-эмигрантов по пражскому радио. В том же году он 'предпринял туристскую поездку в Советский Союз с книгой Решетовской в кармане', имея задание состряпать разоблачительный опус против меня (и моих родителей, и моих дедов), главное же - против 'Архипелага'. Лубянка, пишет Ржезач, справедлива, добра, даже чутка, её следователи - 'почтенные люди', - и 'разве можно утаить пытку целых тысяч или полное исчезновение десятков тысяч людей? Нет, это невозможно'.
Итак, вместе с КГБ они славно потрудились. Каков же этот Солженицын? Ясно, каков: с самого детства - трус; честолюбец; предатель; антисемит. (Тут, 'со слов Симоняна', очень кстати басня об 'антисемитском' происхождении моего школьного шрама на лбу, - об этом в 'Зёрнышке', глава 'Сквозь чад'4, басня эта потом разрабатывалась и в других гебистских публикациях.) - Нарочно подстроил собственный арест с фронта в конце войны. Старался засадить в тюрьму друзей и знакомых (но МГБ, из доброты и гуманности, никого не посадило и даже не допросило). Весь лагерный срок ретивый стукач. - (И опять со ссылкой на Симоняна - несусветная дичь про '52 тетрадных страницы неподражаемо мелким почерком', якобы написанные весной 1952 в каторжном Экибастузском лагере - ещё взроенном нашим недавним мятежом, и сразу после моей раковой операции - с единственной целью опорочить Симоняна. Да где ж та тетрадь? приведите же эти нигде, никогда, никем, в том числе и Ржезачем, ни словом не цитированные 52 страницы! - И эту грубую дичь усердно пробуют повторить и теперь, спустя четверть столетия.) - Ну а книги Солженицына? - Все написаны из злобы и честолюбия. Лицемер. Лжец. Подлым приёмом уклонился от поездки за Нобелевской премией. Хитрым манёвром вынудил КГБ захватить спрятанный 'Архипелаг' - и так заставил выслать себя из Советского Союза.
Это, конечно, не все, не все результаты 'совместной работы', но основные. С тех пор все
