Нукусе, а теперь там же в институте обучается. Только подумал - вижу, поднимаюсь в воздух, да как шмякнусь головой о потолок! Вот так-то я обна-ружил.
Дед налил себе еще полстакана браги, оглянулся на дверь, не ви- дит ли Джафар, и быстренько опрокинул стакан.
- С тех нор пользуюсь при надобности. Хотел сам в Москву отвезти - не верят мне здесь люди, насмешки позволяют. Долж-на же правда на свете быть. Я сам понимаю, случай, скажем, странный, но случай есть факт, и он не,. от бога. Вот так-то...
- Так, значит, вы им управляете?
- Как задумаю, так и управляется. Да что там, сейчас покажу по всей форме. Я бы его вам передал - только записочку, по-жалуйста, по форме и на бланке. Чтобы уверенность была, что до науки дойдет.
Дед принес из соседней, комнаты свернутый в рулон коврик, раскатал на полу.
- Много им, видно, пользовались, да боюсь, не всегда по назначению. Может быть, он триста лет на одном месте лежал и ни разу не взлетел. И на материал посмотри, милая. Материал не наш.
Ковер и в самом деле был удивителен, удивителен был и переливчатый, неясный рисунок.
Дед сел на коврик, ноги под себя и, нахмурившись, взлетел на высоту стола. Повис рядом со мной в воздухе, протянул руку, налил себе браги и выпил. Пока он пил, коврик закачался видно, мысли деда малость спутались, но дед взял себя в руки и выровнялся.
- Вот, - сказал он, - такие-то дела. Джафарчик, скоро телевизор подключишь?
Джафарчик, оказывается, стоял в дверях и неодобрительно смотрел на Федора Трофимовича.
- Не уважает мое увлечение, - сказал дед. - А ведь, может, с помощью этого мы звезд достигнем. Я вам с ковриком тетрадь передам. В ней все результаты опытов записаны.
- Вы, товарищ корреспондент, чай пить будете? - спросил Джа- фар.
- Нет, спасибо. - Я не могла оторвать взгляда от деда - вернее, от коврика, который слегка прогибался под стариком, но держался в воздухе нерушимо и уверенно.
- А мне по возрасту пользование ковром противопоказано, - сказал дед. Врачи не рекомендуют. Ну вот, только когда телевизор поднести или что другое особенное по дому сделать. А так он мне ни к чему.
Тут я поняла, что обязана взять этот коврик. Поймите меня правильно. Я его не возьму, что тогда будет? Вернее всего, ничего не будет. Никакая редакция не даст командировки к месту нахождения ковра-самолета. Ни один даже самый умный академик или кандидат наук яе станет тратить время и деньги, чтобы лететь в Туйбак и знакомиться с принципом действия опять же ковра-самолета, Я же его отвезу прямо в Москву; и там пусть только попробуют мне не поверить - взлечу над Университетом или над курчатовским институтом. И все встанет на свои места.
- А можно я попробую?
- Давай. Значит, представь себе, что ты поднимаешься над полом на вершок. И он подымет.
Дед опустился на пол, сошел с коврика, стряхнул ладонью пыль с того места, где только что на-ходились его сапоги, и сказал:
- Садись, советская печать.
Я села. Все это было совсем не таинственно; и я даже подумала, что выгляжу довольно глупо, сидя на пыльном коврике посреди комнаты. Джафарчик прыснул в дверях, Он тоже так думал.
- Представляй, - сказал дед.
Я представила себе, что ковер поднимается над полом, и он тут же дрогнул, приподнялся и упал обратно. Я немного ушиблась.
- Ах ты, жизнь твоя несчастная, - как же не догадалась, что все время представлять нужно. Не больно?
- Нет, ничего.
Минут через пять я уже уверенно передвигалась по комнате, облетая стол и не задевая печку.
Мы завернули коврик в две газеты, обвязали шпагатом, отдельно, в сумочку, я положила толстую общую тетрадь - наблюдения Федора Трофимовича. Потом написала расписку о получении одного ковра- самолета.
Дед с Джафаром проводили меня до калитки.
- Дальше не пойдем, - сказал дед. - Очень меня волнует телевизор - уж так я ждал его, представить не можете. Ты, Джафар, тоже не ходи. Вез тебя, какой ты ни есть несамостоятельный, телевизор не заработает... Так что пишите, результаты сообщите; очень я в них заинтересован. Адрес на тетрадке записан, если забудете.
- Не забуду, Федор Трофимович, обязательно напишу.
На поле аэродрома стоял только маленький ЯК; возле него - тот Гена, который утром возил кровь в Турткуль. Он увидел меня изда-ли и подошел.
Уже вечерело, поднялся легкий, душистый морской ветер.
- Ну и куда вам теперь? - спросил Гена,
- Желательно в Москву. И поскорее.'
- Не долетим. Покрупнее моей машину надо.
- А вы куда сейчас?
- В Куня-Ургенч. Потом домой. До темноты чтобы успеть.
- А других самолетов не бу-дет?
- Завтра с утра только. Я задумалась. От Куня-Ургенча до нашего кишлака совсем близко. Не лучше ли заехать к нашим, предупредить Седова и все рассказать? А то получается, как маленький ребенок - бросилась в Москву. Да у меня и денег нет долететь до столицы - в джинсах и ковбойке. Надо поговорить с ребятами. Если я от них скрою такое открытие - они мне никогда не простят. И правильно сделают.
- Ген, а вам разрешат меня до Куня-Ургенча подбросить?
- -А почему нет? Командировка с собой?
- Командировка есть.
- Зайдите к диспетчеру. Скажите, я согласен. Давайте я свер-ток пока подержу. Тяжело, наверно.
- Нет, что вы, совсем не тяжело, - Я прижала к себе рулон, будто испугалась, что Гена его отнимет.
- Дело ваше. Храните свою военную тайяу.
- Да нет, тут ничего особенного, - сказала я. - Вы без меня, пожалуйста, не улетайте.
- Не в моих интересах. Вдвоем. лететь веселее.
Диспетчер оказался покладистым; не прошло и десяти минут, как я сидела рядом с Геной в уютной кабинке ЯКа, словно в такси, и прощалась с Туйбаком. Синее море осталось сзади, и снова потянулись зеленые заросли дельты, исчерченные зигзагами протоков.
- Ондатры тут много, разводят ее, - сказал Гена.
Я кивнула головой. Обеими руками я придерживала на коленях рулон и пакет с зеленым чаем, который я все- таки не забыла купить в Ургенче. 'А вдруг ковер потеряет свою силу?' - испугалась я.
- Так вам прямо в Куняг?
- Нет, наша партия в кишлаке.
- Как же, знаю, сказал Гена. - Я туда позавчера врача возил. Могу там сесть,
- Серьезно?
- А что тут несерьезного? Сяду - и все. Потом как-нибудь в гости приеду. Чаем напоите?
- Ой, конечно напою! - сказала я.
Гена был прямо ангелом. Так бы мне еще час шагать, если не подвернется попутный грузовик. Вот я сейчас вылезу из самолета - мои все удивятся несказанно: в собственном самолете прилетела, а я им скажу: 'У меня есть самолет и похлеще, без шуток'. И тут-то он и полетит...
Гена приземлился на ровном такыре у самых палаток. Пока мы тормозили, вся партия сбежалась к самолету. Они сначала никак не могли догадаться, кто и зачем к ним прилетел, а когда я выпрыгнула, в самом деле удивились, и Ким - я этого ожидала - сказал:
- Смотрите, летает в собственном самолете. Уж не заболели ли вы, мадам Рокфеллер?
- Нет, не заболела, - сказала я. - Все в порядке, насос привезут через два дня, а я сделала удивительное открытие, и мне теперь поставят памятник.
- Давно пора, - сказал Ким.
- Чаю хотите? - спросил Седов у Гены.
- Нет, пора лететь. А то до темноты не доберусь до Ургенча.
Меня возмутило равнодушие геологов.
- Я не шучу, - сказала я. - В самом деле со мной произошла совершенно удивительная история.
- Где?
- В Туйбаке.
- Чего ж тебя туда занесло?
- Так вот, в Туйбаке я нашла такую вещь, что сегодня же вы, Седов, отправите меня в Москву, в Академию наук.
- Разумеется, - сказал Седов. - Отправлю. Ты сегодня долго была на солнце? Перегрелась?
Я в гневе разорвала шпагат, газеты рассыпались, и коврик послушно лег у моих ног.
- Где-то я его видел, - сказал задумчиво Гена.
- В Туйбаке, - ответила я.
- Так это психованного деда машина...
- Вот-вот, все вы так думаете. А как насчет моих умственных способностей?
Я встала на коврик и подумала из всей силы: 'Лети!'
Дальнейшее произошло в какие-то доли секунды, причем я не сразу сообразила, что же все-таки произошло. Я так боялась, что коврик вообще не полетит...
Коврик взмыл к небу, я не удержалась на нем; падая, успела ухватиться за угол, коврик порвался, кончик его остался у меня в руке; я шлепнулась на землю, и когда открыла глаза, коврик, как воздушный змей, парил высоко над нами, удаляясь, как положено говорить в таких случаях, в сторону моря.
- Назад! - кричала я, не чувствуя боли от падения. - Вернись немедленно! Да держите вы его! Ловите! - Это я кричала Гене.
- Разве догонишь? - разумно сказал Гена. - У него скорость не меньше трехсот.
И тут я заревела. Я сидела в песке, сжимая в кулаке уголок ковра; все утешали меня, еще не осознав, какую потерю понесла мировая наука, а я, дура, преступница, беспомощно ревела.
И теперь, хотя Ким говорит, что мне можно поставить памятник и за тот кусочек, который попал в Москву и на основе которого пишутся минимум три докторские и десять кандидатских диссертаций, который изучают два НИИ и одна специальная лаборатория, я все равно безутешна.
Только вот надеюсь, хоть и не очень, что коврик вернулся к Федору Трофимовичу и обиженный старик скрывает его пока от ученых и корреспондентов ведь сколько их у него побывало, а он им ни слова.
