- Ты, Виктор Иваныч, ведь отказывался от назначения?
- Да.
- И остаешься при своем желании?
- Так что же?
- А то, Виктор Иваныч, что еще можно отменить приказание...
Загарин изумленно взглянул на товарища.
- Я тебя не понимаю, Николай Сергеич.
- Поймешь, Виктор Иваныч, и скажешь спасибо товарищу... Завтра же едем на первом пароходе в Петербург...
- Зачем?
- Я отвезу тебя, Виктор Иванович, к одной даме...
Загарин нахмурился и спросил:
- К какой даме... И при чем дама?
- Очень милая дама... Ну, одним словом, увидишь... Проси ее, чтоб тебя не посылали, а уж это мое дело, чтоб она устроила мое назначение... И ты будешь доволен, что останешься, и я, что уйду командиром 'Воина'... Понимаешь, Виктор Иваныч?
Загарин понял.
- Я не поеду, - сухо проговорил он и встал.
Встал и Никулин, несколько сконфуженный.
- Не желаешь остаться?.. Не хочешь воспользоваться протекцией...
- Только не такой...
- Не хуже и не лучше другой, Виктор Иваныч... Впрочем, у каждого свои взгляды... Хотел тебе же помочь...
- Напрасно беспокоился... Лучше сам проси даму, чтобы тебя назначили...
- Поздно... Без тебя теперь она не согласится... хлопотать... Ну, а ты... предпочитаешь 'дурака свалять'... Извини, что задержал товарища! иронически проговорил Никулин. И, пожав руку Виктора Ивановича, ушел.
Загарин вернулся к жене, и напрасно он старался скрыть раздражение.
Еще бы не заметить его по подергиванию щеки! И Вера Николаевна тревожно спросила:
- Зачем приходил Никулин? Чем тебя раздражил?
- Да как же!.. И как он явился с таким предложением!? - повышая голос, проговорил Виктор Иванович.
И, присевши рядом с женой, рассказал ей, зачем приходил Никулин.
Вера Николаевна, не прерывая, жадно слушала мужа, серьезная и подавленная.
- Ты ведь понимаешь, что я не мог согласиться? Ты ведь не упрекнешь меня, родная моя? Не правда ли? - взволнованно и словно бы без вины виноватый, спрашивал Загарин, ожидая одобрения.
Что-то обидное и больное словно бы укололо внезапно сердце Веры Николаевны. В ее голове промелькнула мысль: 'Ради семьи не может остаться. И говорит: так любит!'
Но в следующую же секунду молодой женщине стало бесконечно стыдно.
Хоть Вера Николаевна и не сознавала, отчего так нехорошо предложение Никулина, но в следующее же мгновение, словно бы просветленная, она почувствовала, что оно нехорошо, если такой человек, как муж, возмутился.
И уж не обиженная, а сама, казалось, считавшая себя напрасно обидевшей человека, который так беспредельно и любит и благоговейно влюблен в нее, Вера Николаевна с необыкновенной нежностью, порывисто промолвила, умиленная:
- Милый!.. хороший... Ты прав, конечно...
И Виктор Иванович почувствовал, что с души его спало что-то тяжелое, благодарно взглянул на жену и восторженно проговорил:
- Спасибо, Вера... И как я тебя люблю!
И снова оба искали и не находили слов, пока не пришел доктор Николаев и не втянул их в разговор.
VII
После того, как в столовой отпили вечерний чай и Загарины вместе с доктором перешли в гостиную, - Рябкин и Ариша сидели за самоваром в большой, безупречно прибранной кухне, в углу которой теплилась свеча у образа, а на кухонном столе стояла маленькая лампа.
Ариша, полноватая, здоровая блондинка, была старше мужа и по сравнению с красавцем-матросом казалась и старее своих тридцати пяти лет и почти некрасивой. Но бойкая, с умными глазами, умеющая 'ходить за собой' опрятно, Ариша внушала к себе не только влюбленные ревнивые чувства, но и невольное почтение к ее 'башковатости' и практической сноровке. И Рябкин находился в полном подчинении Арише, хотя, случалось, и покрикивал на Аришу, словно бы желая показать, что обязан держать бабу в понятии насчет того, что он глава.
И Ариша только лениво посмеивалась, уверенная, что 'Вась' только хорохорится.
Она была матросская вдова и через год после того, как первый ее муж потонул, она поступила к Загариным кухаркой, и сама влюбившаяся в вестового, скоро влюбила его в себя и, честь честью, вышла за него замуж. Она была очень счастлива с таким красивым и влюбленным, и веселым, и добрым матросом, и теперь то и дело плакала...
Рябкин выпил несколько стаканов чая и с лимоном и с вареньем, припасенным для него Аришей еще летом, когда на даче варила для барыни, слушал, сколько новых рубах, носков и другого белья получит к плаванию, и, расстроенный, смотрел, как Ариша, прерывая разговор, начинала всхлипывать, сам вытирал слезы и говорил:
- А ты не реви, Ариша... Не реви... Будь форменной матроской... Посмотри, как барыня выдерживает себя!
Но, довольный, что Ариша так ревет и так заботится о нем, Рябкин, словно бы хотел еще более разжалобить жену, насказав ей, какие опасности предстоят ему в плавании.
И он продолжал:
- На то наше матросское положение, Ариша. Вода - не сухая путь. Бога-то каждый секунд вспомнишь. Небось, слыхала, какой такой окиян. Бабе и не понять... это как штурма... Волна, я тебе скажу, Ариша, такая преогромная, что и не обсказать... Выше собора... И много их... Так и вздымаются над конвертом... И душа замрет. Вот, мол, обрушится и зальет... Окиян... гу-гу-гу... гудит... Ветер - страсть как воет... И конверт бросает во все стороны, как растопку... И волна вкатывается... Прозевай - смоет... А бывают такие бури, ураганы прозываются, что крышка... Проглонет судно со всеми... Небось, опосля только и догадаешься, что Вась не вернется... Тогда отслужишь панихиду и форменно поревешь... А пока что - не реви, Ариша... Не реви...
Но Ариша уже ревмя ревела. И Рябкин, под влиянием своих же жалостных слов, ревел.
Но, впечатлительный, затем спешил утешить и Аришу и себя.
- А ты не бойся, Ариша... Бог даст, вернемся... Очень даже вернемся... Мало ли матросов ворочаются... И Виктор Иваныч, небось, во всякую бурю управится... Он - форменный капитан... Не дастся в обиду окияну... И опять же... знает, как не попасть в центру урагана... Тогда нет крышки... Опять будем вместе, Ариша... Не реви зря, желанная моя супруга...
И, когда Ариша отошла немного и подала закусить, Рябкин уже более не вел жалостных речей - и без того у Ариши глаза вспухли от слез, - а, напротив, старался подбодрить ее.
И, уписывая за обе щеки остатки от господского обеда, в промежутке рассказывал, что привезет Арише изумрудный супирчик с Цейлон-острова, и шелковое платье из китайской стороны, и платочек на голову...
- Совсем будешь облестительная матроска! - говорил Рябкин.
Ариша улыбалась сквозь слезы и нежно шептала:
- Доедай, Вась, жаркое... Доедай...
- А завтра ежели на фрыштык?
- Барыня не хватится. И много ли осталось?.. Не беспокойся... Кушай на здоровье, бесценный супруг... И рюмочку еще... Для тебя припасла марсалы, родной... У нас здесь ее много... Выпей, Вась. В плепорцию можно и вреды нет... Ты ведь у меня твердый супруг... Я не обожаю пьяниц... И ежели когда сама от плиты
