вся всхлипывая, осыпала поцелуями коротко остриженную белокурую голову и молодое красивое лицо, которое в первое мгновение показалось Максиму Ивановичу незнакомым, чужим, - до того оно возмужало и мало напоминало то нежное, безбородое лицо юнца, какое помнил отец.
Еще минута, и Сережа, осторожно освободившись из объятий матери, целовался с отцом и потом с сестрой... У всех на глазах сверкали слезы...
Всем хотелось говорить, и все говорили не то, что хотелось.
- Здесь у нас еще идет чистка, папа. Пойдем лучше в каюту! проговорил наконец Сережа низким приятным баритоном, бросая быстрый взгляд на костюм Ниты и отводя глаза с довольным выражением.
- Веди куда хочешь, Сережа! - взволнованно отвечал отец.
- Вот наш капитан, папа... Позволь тебе его представить.
И, не дожидаясь согласия отца, он подвел капитана, пожилого приземистого брюнета, заросшего волосами, и представил его отцу, матери и сестре.
После нескольких минут разговора, в котором капитан очень хвалил молодого лейтенанта, все спустились в кают-компанию. Офицеры, сидевшие там, встали и поклонились. Сережа опять представил своим двух молодых офицеров, в том числе одного с княжеской фамилией.
- Познакомь уж со всеми, Сережа! - проговорил тихо адмирал, заметивши, что сын хотел вести его в каюту.
Все были представлены, и после того Сережа ввел своих в просторную, светлую, щегольски убранную каюту.
- А ведь я тебя, Сережа, не узнал в первую минуту... Так ты изменился... возмужал с тех пор, как мы не видались. Ну-ка, дай я на тебя погляжу.
И с этими словами старик крепко сжал в своей худой, костлявой, но сильной руке мягкую, пухлую холеную руку сына и глядел на него долгим любовным, полным бесконечной нежности взглядом.
- Экой ты молодец какой! - наконец проговорил он, отводя глаза, и стал разглядывать Сережину каюту.
Высокий, хорошо сложенный, свежий и румяный, с тонкими чертами красивого и умного, слегка загоревшего лица, опушенного светло-русой бородкой, подстриженной по-модному, a la Henri IV, молодой человек, недавно только что произведенный в лейтенанты, действительно глядел молодцом и притом имел тот несколько самоуверенный, хлыщеватый и в то же время солидный вид, каким в последнее время стали, по примеру серьезных молодых франтов из светского общества, щеголять и многие моряки молодого поколения, совсем не похожие на прежний средний тип моряка, отличавшийся отсутствием всякого хлыщества, скромностью и даже застенчивостью в обществе и некоторою, словно бы умышленною небрежностью костюма. Дескать, моряку стыдно заниматься такими глупостями, как франтовство!
Молодой Волынцев, напротив, был франтоват до мелочей и, видимо, тщательно занимался и своей особой, и своим туалетом.
Щегольской сюртук, сшитый не совсем по форме - длиннее, чем следовало, - сидел на нем как облитой. Стоячие воротники, с загнутыми впереди кончиками, сияли ослепительной белизной, а креповый черный галстук, завязанный от руки морским узлом, был безукоризнен. На ногах были модные остроносые ботинки без каблуков. От бороды и усов, чуть-чуть закрученных кверху, шел тонкий аромат духов. На мизинце одной из рук была красивая бирюза, и золотой браслет - porte bonheur* - виднелся из-под рукава сорочки.
_______________
* Браслет без застежки (франц.). - П р и м. р е д.
Сережа походил на сестру, но выражение его лица и карих глаз было совсем не то, что у отца и сестры. И в лице и в глазах Сережи было что-то самоуверенное, жестковатое и холодное. Чувствовалось, что, несмотря на молодость, это человек с характером.
Обрадованный свиданием, Максим Иванович в первые минуты не заметил ни изысканного франтовства, ни самоуверенного, полного апломба, вида Сережи и, оглядев каюту, промолвил:
- Однако и ящиков тут у тебя. Много же ты навез вещей, Сережа.
- Тут еще не все, папа... Еще в ахтер-люке есть.
_______________
* А х т е р л ю к - помещение в трюме корабля для хранения
провизии.
- Куда столько?..
- И для вас, и для себя...
- Но ведь это денег стоит, и больших... Или ты, голубчик, себе во всем отказывал, чтобы навезти столько?..
Сережа чуть-чуть покраснел и торопливо проговорил:
- На все хватало, папа... А для тебя, Нита, есть и крепоны китайские для нарядных платьев, и веера, и бразильские мушки для серег, и хорошие изумруды для браслета... Хочешь посмотреть?
- Не надо, потом, потом... Нам хочется на тебя поглядеть, Сережа. Спасибо тебе, но только зачем мне. Я ведь не выезжаю.
- Она у нас домоседка, Ниточка! - вставил отец. - Все больше за книжками сидит.
- Напрасно. Ты стала такая хорошенькая, что могла бы выезжать и сделать хорошую партию! - смеясь проговорил Сережа.
Нита вспыхнула. Этот тон не нравился ей. Поморщился и адмирал.
- Ну, ну, не сердись, Нита... Хочешь быть монашкой и ученой - твоя княжая воля.
И он обнял сестру.
Анна Васильевна не сводила глаз с Сережи - такой он казался ей красивый и элегантный. Она рассказывала о родных, о знакомых, смеясь говорила, что многие барышни ждут его не дождутся. Сережа весело улыбался и покручивал свои выхоленные усы.
А Максим Иванович слушал, приглядывался и только теперь заметил, какой Сережа франт, и его, старика, особенно неприятно поразил этот браслет на руке сына.
'Точно женщина - браслет носит!' - подумал он. Однако ничего не сказал.
Нита как-то испуганно переводила глаза с отца на брата.
- Ну, а ты, папа, как поживаешь? - спрашивал Сережа.
- Отлично поживаю, как видишь... Ты ведь знаешь, почему я вышел в отставку? - неожиданно спросил старик.
- Знаю, ты писал...
- Но ты тогда ничего мне не ответил...
- Что ж было писать? - уклончиво проговорил Сережа.
- Как что? Я ждал, что ты одобришь мое решение.
- Извини, папа, но я очень сожалел, что ты оставил службу... Ведь флот нуждается в хороших адмиралах...
- Ну, положим, нуждается...
Нита затаила дыхание. Она знала, что брат не одобрял решения отца и в письме к ней называл выход его в отставку 'мальчишеством', тогда как она гордилась поступком отца.
- А если нуждается, - продолжал слегка докторальным тоном молодой человек, - то логичнее было бы, мне кажется, не оставлять флота... Извини, папа... Но я высказываю свое мнение, раз ты меня спрашиваешь...
- Конечно, спрашиваю... И нечего тут извиняться... Так ты считаешь, что мне следовало ехать к начальству и просить извинения за то, что я был прав? - спрашивал Максим Иванович, взглядывая на сына и вдруг чувствуя себя словно бы в положении подсудимого.
Вместе с тем старик почувствовал, что сын давно уже произнес свой приговор. Он это видел в снисходительном взгляде Сережи. Он это слышал в тоне его голоса. И прежний юнец Сережа словно бы пропал. Перед ним был основательный, не по летам практический молодой человек, который мог бы поучить его, старика, как надо вести себя.
- Сережа вовсе этого не думает, папочка! Не правда ли, Сережа? вступилась Нита, как бы давая понять брату, что следует ему отвечать.
Сережа не соблаговолил ответить сестре и проговорил, обращаясь к отцу:
