Станюкович Константин Михайлович
Елка для взрослых
Константин Михайлович Станюкович
Елка для взрослых
I
Лев Сергеевич Озорнин только что закончил утренний туалет основательной отделкой ногтей, удовлетворенно взглянул на свои красивые смугловатые большие руки с длинными пальцами и стал пробегать газету, отхлебывая маленькими глотками чай из стакана и попыхивая папироской.
Когда часы на письменном столе пробили десять, он поднялся с кресла и легкой походкой вышел из своего небольшого, недурно обставленного кабинета, весело напевая какой-то мотив и, по-видимому, находясь в том хорошем расположении духа, в каком бывают люди, которым жизнь улыбается.
Это был высокий, статный, красивый брюнет лет тридцати с коротко остриженными волосами и небольшой остроконечной бородкой, свежий, цветущий и элегантный в своем щегольски сшитом темно- синем вестоне* с ослепительно белыми стоячими воротничками, загнутыми у горла, и в мягких ботинках без каблуков.
______________
* пиджаке (фр. veston).
В гостиной, убранной не без претензий на роскошь, к Озорнину подбежал хорошенький мальчик лет пяти с распущенными по плечам волнистыми волосами и весело воскликнул:
- А елку уж принесли, папа!
- Принесли? - улыбнулся Озорнин и, приподнимая ребенка, поцеловал в его обе пухлые щеки.
- Она в кухне. Няня видела... Мама говорила, что завтра ее зажгут...
- Завтра, Володя. И она будет очень красивая, когда ее уберут, отвечал Озорнин.
И, опустив мальчика на пол, он обратился к молодой пригожей няне в большом белом, с закинутыми назад лентами, чепце, какие носят парижские бонны, и внушительным, слегка строгим тоном, каким Озорнин говорил обыкновенно с прислугой, спросил, скользнув взглядом по хорошо развитому, крепкому бюсту свежей и румяной няни:
- Барыня встала?
- Встали-с. Сейчас выйдут! - отвечала няня и вся вдруг вспыхнула и потупила свои бойкие и лукавые карие глаза.
Озорнин приблизился к опущенной портьере и, раздвинув ее, постучал в двери.
- Можно! - раздался из-за дверей необыкновенно мягкий, нежный и слегка певучий голос, низкий и грудной.
Лев Сергеевич вошел в уютную, устланную ковром комнату, убранную с тонким вкусом и изящным кокетством женщины, любящей комфорт и хорошо понимающей значение и обаяние уютного женского гнездышка.
Расписанные по белому фону атласа цветами низенькие изящные ширмочки, скрывавшие пышную двуспальную кровать, комод, умывальник и маленький киот с образами, отделяли роскошный кабинет-будуар с мягкой мебелью, обитой шелком нежно-голубого цвета, с массой дорогих безделок на этажерке, письменном столике, на нарядном туалете, с фонариком и несколькими пейзажами на стенах.
В комнате было свежо и пахло какими-то вкусными духами.
- Это ты, Лева?
С этими словами маленькая женщина с роскошными белокурыми, отливавшими золотом волосами, надевавшая у туалета блестящие кольца на тонкие пальцы своих маленьких белых рук, повернула головку и улыбнулась, открывая ряд мелких жемчужных зубов, нежной и в то же время властной улыбкой женщины, сознающей свою обаятельность. Улыбались и эти большие голубые глаза под густыми, искусно подведенными бровями, глаза с тем светлым, кротким и будто загадочным взглядом, который называется 'ангельским' и служит источником многих заблуждений, - улыбалось и это свежее лицо с ослепительной белизной кожи рыжеватой блондинки, отливавшее нежным, розоватым румянцем и дышавшее здоровьем.
- Здравствуй, Лина...
- Здравствуй, Лева...
Она поднялась с табуретки - молодая, стройная, грациозная, хорошо сложенная, с тонкой талией и с роскошными формами груди, вырисовывающимися из-под шерстяной ткани безукоризненно сидевшего платья, - вся свежая, выхоленная, благоухающая, - протягивая свои алые, сочные и пышные губы.
Муж поцеловал сперва маленькую руку, душистую и атласную, и затем поцеловал жену в губы.
- Экая ты хорошенькая, Лина! - проговорил он, оглядывая жену, и прибавил: - Недаром ты всем так нравишься!
- Будто уж и всем? - улыбнулась маленькая женщина, видимо довольная комплиментом, и снова поцеловала мужа долгим поцелуем.
Назвать ее красивой было нельзя, - черты лица Лины были неправильны: вздернутый нос не отличался красотой, лоб был мал, губы слишком крупны, - но и в этом лице, и во всей ее роскошной фигурке было что- то привлекательное, что-то вызывающее и чувственное, несмотря на ее 'ангельские' глаза и сдержанно- строгий вид, и она нравилась мужчинам, особенно юнцам и господам 'второй' молодости. Ей было двадцать восемь лет, что, впрочем, тщательно скрывалось, тем более что на вид ей можно было дать не более двадцати двух-трех.
Маленькая женщина отлично понимала исключительный характер своей красоты и своего обаяния на мужчин и недаром холила свое тело, возведя заботу о нем в какой-то культ и предусмотрительно заботясь о сохранении своих чар на возможно долгое время. Она решительно отказалась иметь детей, кроме единственного своего первенца, и соблюдала строжайший режим жизни: брала ежедневно ванну, гуляла каждый день пешком, избегала есть мучное и сладкое, чтобы не пополнеть, и не любила засиживаться поздно.
- А ты вчера, Лева, верно, поздно вернулся?
- Поздно, Лина, в третьем часу.
- У Волковых был?
- Да, в карты играл... Вернулся и не хотел тебя будить, чтобы поделиться приятным известием... Ты так сладко спала...
- Каким известием?..
- Я получил вчера наградные деньги.
При слове 'деньги' лицо Лины вдруг приняло серьезное, деловое выражение, и она с живостью спросила:
- Сколько ты получил?
- Много, Лина... Я и не ожидал: четыреста рублей.
- Очень рада за тебя, Лева! - радостно промолвила Лина. - Твою службу, значит, ценят.
Озорнин едва заметно улыбнулся глазами и шутливо промолвил:
- Ну, милая, служба тут ни при чем...
- Как ни при чем?.. Ты ведь такой усердный чиновник...
- Положим, работаю, как и другие... Но все-таки... спасибо Ветвицкому... и твоим прелестным глазкам... Ведь из-за них, Лина, мне дали такую награду.
- Ты вздор говоришь! - промолвила, краснея, жена. - При чем тут мои глаза? Ветвицкий просто расположен к нам: и к тебе и ко мне одинаково.
- Ну, ну, не сердись, Линочка... Ведь я шучу...
- Глупые шутки!
- Не буду больше, моя хорошенькая женушка! - с виноватым видом промолвил Левушка, целуя руку жены. - Ведь я знаю, что Ветвицкий... ну, одним словом... я нисколько не ревную тебя к нашему директору.
- Еще бы ревновать к такому уроду! - весело рассмеялась Лина, глядя на своего красивого молодого мужа нежным взглядом. - Пусть ходит к нам изредка... Знакомство с ним для тебя же полезно...
- Да разве я что-нибудь говорю? Конечно, пусть ходит... Было бы совсем глупо его не принимать... Он такой милый, Иван Александрович... Ну, получай деньги, моя хозяюшка. Вот тебе триста рублей, а сто я оставлю себе.