- Мерзкая собака! - проговорил барон, несколько испуганный неожиданным появлением Куцего, и, остановившись, невольно взглянул на место, по которому тот пробежал.
И в то же мгновение взгляд барона впился в одну точку палубы, как раз под люком трапа, ведущего на бак, и на лице его появилась брезгливая гримаса.
- Боцмана послать! - крикнул барон.
Через несколько секунд явился боцман Гордеев.
- Что это такое? - медленно процедил барон, указывая пальцем на палубу.
Боцман взглянул по направлению длинного белого пальца с перстнем и смутился.
- Что это такое, спрашиваю я тебя, Гордеев?
- Сами извольте видеть, ваше благородие...
И боцман угрюмо назвал, что это такое.
Барон выдержал паузу и сказал:
- Ты помнишь, что я тебе говорил?
- Помню, ваше благородие! - еще угрюмей отвечал боцман.
- Так чтобы через пять минут эта паршивая собака была за бортом!
- Осмелюсь доложить, ваше благородие, - заговорил боцман самым почтительным тоном, полным мольбы, - что собака нездорова... И фершал ее осматривал, говорит: брюхом больна, но только скоро на поправку пойдет... В здоровом, значит, виде Куцый никогда бы не осмелился, ваше благородие!.. Простите, ваше благородие, Куцего! - промолвил боцман дрогнувшим голосом.
- Гордеев! Я не имею привычки повторять приказаний... Мало ли какого вы мне наврете вздора... Через пять минут явись ко мне и доложи, что приказание мое исполнено... Да выскоблить здесь палубу! - прибавил барон.
С этими словами он повернулся и ушел.
- У, идол! - злобно прошептал вслед барону боцман. Он поднялся наверх и взволнованно проговорил, подходя к Кочневу, который поджидал Куцего, чтоб увести его вниз.
- Ну, брат, беда... Сейчас Чертова Зуда увидал внизу, что Куцый нагадил, и...
Боцман не окончил и только угрюмо качнул головой.
Кочнев понял, в чем дело, и внезапно изменился в лице. Мускулы на нем дрогнули. Несколько секунд он стоял в каком-то суровом, безмолвном отчаянии.
- Ничего не поделаешь с этим подлецом! А уж как жалко собаки! прибавил боцман.
- Захарыч!.. Захарыч!.. - заговорил наконец матрос умоляющим, прерывающимся голосом. - Да ведь Куцый больной... Рази можно с больной собаки требовать? Уж, значит, вовсе брюхо прихватило, ежели он решился на это... Он умный... Понимает... Никогда с им этого не было... И то сколько раз выбегал сегодня наверх... Захарыч, будь отец родной!.. Доложи ты этому дьяволу!
- Нешто я ему не докладывал? Уж как просил за Куцего. Никакого внимания. Чтобы, говорит, через пять минут Куцый был за бортом!
- Захарыч!.. Сходи еще... попроси... Собака, мол, больна...
- Что ж, я пойду... Только вряд ли... Зверь!.. - промолвил боцман и пошел к старшему офицеру.
В это время Куцый, невеселый по случаю болезни, осунувшийся, с мутными глазами, со сконфуженным видом, словно чувствуя свою виновность, подошел к Кочневу и лизнул ему руку. Тот с какою-то порывистою ласковостью гладил собаку, и угрюмое его лицо светилось необыкновенною нежностью.
Через минуту боцман вернулся. Мрачный его вид ясно говорил, что попытка его не увенчалась успехом.
- Разжаловать грозил!.. - промолвил сердито боцман.
- Братцы!.. - воскликнул тогда Кочнев, обращаясь к собравшимся на баке матросам. - Слышали, что злодей выдумал? Какие его такие права, чтобы топить конвертскую собаку? Где такое положение?
Лицо угрюмого матроса было возбуждено. Глаза его сверкали.
Среди матросов поднялся ропот. Послышались голоса:
- Это он над нами куражится, Зуда проклятая!
- Не смеет, чума турецкая!
- За что топить животную!
- Так вызволим, братцы, Куцего! Дойдем до капитана! Он добер, он рассудит! Он не дозволит! - взволнованно и страстно говорил угрюмый матрос, не отпуская от себя Куцего, словно бы боясь с ним разлучиться.
- Дойдем! - раздались одобрительные голоса.
- Аким Захарыч! Станови нас во фрунт, всю команду.
Дело начало принимать серьезный оборот. Аким Захарыч озабоченно почесал затылок.
В эту минуту на баке показался молодой мичман Кошутич, любимец матросов. При появлении офицера матросы затихли. Боцман обрадовался.
- Вот, ваше благородие, - обратился он к мичману: - старший офицер приказал кинуть Куцего за борт, а команда этим очень обижается. За что безвинно губить собаку? Пес он, как вам известно, справный, два года ходил с нами... И вся его вина, ваше благородие, что он брюхом заболел...
Боцман объяснил, из-за чего вышла вся эта дрязга, и прибавил:
- Уж вы не откажите, ваше благородие, заступитесь за Куцего... Попросите, чтоб нам его оставили...
И Куцый, точно понимая, что речь о нем, ласково смотрел на мичмана и тихо помахивал своим обрубком.
- Вон, ваше благородие, и Куцый вас просит.
Возмущенный до глубины души, мичман обещал заступиться за Куцего. На баке волнение улеглось. В лице Кочнева светилась надежда.
VI
- Барон, - взволнованно проговорил мичман, влетая в кают-компанию, вся команда просит вас отменить приказание насчет Куцего и позволить ему жить на свете... За что же, барон, лишать матросов собаки!.. Да и какое она совершила преступление, барон?..
- Это не ваше дело, мичман Кошутич, - ответил барон. - И я прошу вас не забываться и мнений своих мне не выражать. Собака будет за бортом!
- Вы думаете?
- Прошу вас замолчать! - проговорил барон и побледнел.
- Так вы хотите взбунтовать команду, что ли, своей жестокостью?! воскликнул мичман, полный негодования. - Ну, это вам не удастся. Я иду сейчас к капитану.
И Кошутич бросился в капитанскую каюту.
Все, бывшие в кают-компании, взглянули на старшего офицера с видимой неприязненностью. Барон, бледный, с улыбкой на губах, нервно теребил одну бакенбарду.
Минуты через две капитанский вестовой доложил барону, что его просит к себе капитан.
- Что там за история с собакой, барон? - спросил капитан и как-то кисло поморщился.
- Никакой истории нет. Я приказал ее выкинуть за борт, - холодно ответил барон.
- За что же?
- Я предупреждал, что если увижу, что она гадит, я прикажу ее выкинуть за борт. Я увидел, что она нагадила, и приказал ее выкинуть за борт. Смею полагать, что приказание старшего офицера должно быть исполнено, если только дисциплина во флоте действительно существует!
'О, немецкая дубина!' - подумал капитан, и лицо его еще более сморщилось.
- А я попрошу вас, барон, немедленно отменить ваше распоряжение и впредь оставить собаку в покое. Она на корвете с моего разрешения... Мне жаль, что приходится вам отменять свое же приказание, но нельзя же отдавать подобные приказания и без всякого повода раздражать людей.
- В таком случае, господин капитан, я имею честь просить вас отменить самому мое приказание, а я считаю это для себя невозможным. И кроме того...
- Что еще? - сухо спросил капитан.
- Я болен и исполнять обязанностей старшего офицера не могу.
- Так подайте рапорт... И, быть может, вам береговой климат будет полезнее.
Барон поклонился и вышел.
