словно бы не слыхал его слов и обратился с чем-то к доктору.
III
- К повороту оверштаг! Право на борт! - донесся через люк взволнованный и неестественно громкий голос вахтенного офицера.
И в эту же минуту прибежал сверху рассыльный и доложил:
- Справа шлюпка с людьми! Огонь подали.
Все оживились и бросились наверх.
'Руслан' повернул к огоньку, лег в дрейф, и баркас спустили. Ехать на баркасе вызвался Каврайский. Лейтенант Вершинин, заведующий баркасом, охотно согласился. С Каврайским отправлялся доктор. Взяли одеяла и бочонок с ромом, и баркас отвалил.
- А ведь нас может и залить, доктор! - проговорил Каврайский, правя рулем и не отрывая возбужденных, уже не злых глаз с волн.
- Очень жаль, что вы окажетесь плохим моряком, язвительный мичман... У вас печень не в порядке...
- Не зальет! Людей спасем... - восторженно воскликнул мичман.
И на лунном свете его худое, некрасивое лицо казалось таким проникновенным, счастливым.
Беспокоились за баркас и на 'Руслане'.
И белокурый барон говорил старшему офицеру с едва тревожной нотой в голосе:
- Надо было послать баркас, но если основательно сообразить, то, пожалуй, и не следовало бы...
- Уже поздно теперь соображать, барон!..
- О, нет. Сообразить всегда необходимо, Евгений Николаевич!.. Положим, Каврайский - толковый офицер... Найдется в трудном положении...
Старший офицер промолчал.
- Это про что 'Ганцакурат'? - тихо спрашивал унтер-офицер, подходя к рулевым на штурвале.
- Опасается за баркас.
- Зря. Ежели люди на шлюпке в океане, то по какой такой причине нашему баркасу пропасть...
- И как людей не вызволить! - промолвил старший рулевой.
- Мичман вызволит. Башковатый и отчаянный, - уверенно сказал унтер-офицер и отошел к своему месту на шканцы.
Прошло полчаса.
Барон то и дело взглядывал в бинокль. Ни шлюпок, ни огня не было видно.
Барон вздохнул.
- Я и говорил, что надо было обсудить прежде, - снова проговорил Оскар Оскарович.
Прошло еще четверть часа.
- Сигнальщик, видишь?
- Никак нет, вашескобродие!..
- Конечно, надо было послать баркас, но...
Барон речи не досказал. Он увидал в бинокль, что баркас идет к 'Руслану'.
IV
Наконец подошел баркас и был поднят.
На палубу вошли десять англичан, видимо, матросов с купеческого корабля, спокойно радостных и счастливо улыбающихся, и совсем непохожий ни на моряка, ни на англичанина немолодой господин среднего роста с большой окладистой бородой, в летнем стареньком пальто, высоких сапогах и с сомбреро на красиво посаженной голове.
Обличье и манера показывали интеллигентного человека. Он, казалось, был равнодушен к своему спасению.
В первое мгновение его приняли за шведа или норвежца.
Но велико было общее изумление, когда доктор весело и радостно проговорил, обращаясь к капитану и офицерам, окружившим спасенных:
- Соотечественник... Русский... Сергей Сергеевич Курганин... Пойдемте, Сергей Сергеевич... Сейчас чаю и закусить...
- А поместитесь ко мне, Сергей Сергеевич! - воскликнул Каврайский, весь мокрый.
Все радостно жали руку бородатому господину. Со всех сторон слышались восклицания:
- Как сюда попали?
- Откуда?
- Куда шли?
- На каком пароходе потерпели крушение?
- Потом расскажете мне подробно, Сергей Сергеевич... А пока отдохните после этого ужасного испытания! - говорил капитан.
Курганин слегка приподнимал сомбреро, показывая кудрявые, сильно заседевшие волосы, и не выказывал никакой радости от того, что находится среди любезных соотечественников, и на все вопросы отвечал коротко и даже суховато: 'Шел из Вальпарайсо{356} на грузовом английском пароходе. Вчера ночью он сгорел. Все спаслись и успели взять свои вещи. Другая шлюпка с капитаном и штурманом ночью разлучилась...'
Затем Курганин пошел за инженер-механиком и Каврайским в кают-компанию. Всем бросилось в глаза это равнодушие Курганина, и его посещение Вальпараисо, и какая-то сдержанность.
Особенно он удивил капитана. Подозвав доктора, он ввел его в свою каюту и тихо и несколько значительно спросил его:
- Кто такой этот господин?
- Я назвал: Курганин.
- Это я слышал, доктор. Но я бы спросил вас, какое его общественное положение, так сказать?
- Не знаю. Не спрашивал, барон... Курганин не из разговорчивых... Но по нескольким его словам видно, что он из интеллигентных людей.
- Зачем же он попал в Вальпараисо? - спрашивал капитан, и его лицо выражало недоумение.
- Верно, путешествует, барон! - нетерпеливо проговорил доктор.
- На грузовом пароходе?
- А что ж... Если нет больших средств.
- Без средств не путешествуют так далеко. Вы заблуждаетесь, любезный доктор... Я плавал много, а в отдаленных странах таких туристов я не видал. Не понимаю. Решительно не понимаю, доктор!
И, видимо старающийся понять и обеспокоенный, что не может понять, барон раздумчиво покачал головой и продолжал:
- Очень странно! 'Есть много, друг Горацио...'{357} А вы, доктор, пожалуйста, не беспокойте пассажира расспросами... И намекните, чтобы в кают-компании были деликатны... Все-таки не наше дело, почему этот господин в Вальпараисо... Не наше... И вы, доктор, уж пожалуйста, как тоже больше статский человек, позаботьтесь о пассажире, и вообще, чтобы ему было, знаете ли, спокойно и хорошо... Мне кажется, что он болен... Такое у него лицо... Англичане счастливы, что спасены, а он... Может быть, пожар так подействовал на него...
И, несколько конфузясь, прибавил:
- И вот что еще, доктор... Знаете, так деликатно нужно... Если пассажир, вы понимаете... без средств в путешествии, то как-нибудь... предложите ему взять в долг... Я охотно могу передать вам некоторую сумму... У меня есть лишние сто долларов... Так я, доктор...
Все еще ошалелые глаза барона светились выражением доброты и в то же время стыдливости, когда он прибавил:
- И, прошу вас, доктор, чтобы ни одна душа не знала!..
'Славный ты немца', - подумал доктор и сказал:
- Будьте спокойны, барон. Но я думаю, что Курганин не возьмет... Что-то у него в лице есть... И - вы правы - нервы у него, должно быть, не в порядке.
В эту минуту вбежал рассыльный.
- Старший офицер велел доложить: прикажете сниматься с 'дрейфы'?
- Разумеется... Сниматься...
И, когда рассыльный вышел, барон, любивший сообщать доктору все свои случайные недоумения,
