Они прошли вдвоем вдоль платформы, потом свернули к темному строевому плацу.
- Откуда вы знаете? - тихо спросила она.
- Это нетрудно. Вся эта ваша миссия... факт, что вы ездили по всей стране. И прежде всего что кто-то считает необходимым убедить нас не наносить ответного удара. На кого ты работаешь? - прямо спросил он.
Она рассмеялась, и это его удивило.
- Для чего все это? - уточнил он.
- Минуту назад ты краснел и у тебя заплетался язык.
- Тогда я говорил не с человеком, - оправдывался он. - Я говорил с тысячей песен, которые прослушал, и со ста тысячами золотоволосых изображений. Лучше скажи, что все это значит.
- Поднимемся наверх и поговорим с полковником. - Она остановилась.
- Нет, - ответил он, беря ее под руку. - Я обычный сержант, а он высший офицер. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Ты человек, я - тоже и должен уважать твои права. Но я не сделаю этого. Лучше расскажи об этом мне.
- Ну хорошо, - она согласилась с усталостью, вызвавшей в нем внутренний страх. - Кажется, ты действительно нашел. В районах стартовых площадок есть главные кнопки для запуска. Мы обнаружили и демонтировали все, кроме двух. Очень вероятно, что одна испарилась во время взрыва. Вторая - исчезла.
- Исчезла?
- Не мне говорить тебе о сохранении строгой тайны. Ты знаешь, как это развивалось между отдельными странами. Точно так же было между штатами и федеральными властями, между министерствами и организациями. Только три или четыре человека знали, где размещены все кнопки. Трое из этих людей находились в Пентагоне, когда его взорвали. Третий взрыв, если помнишь. Если имелся еще четвертый человек, им мог быть только сенатор Ванеркук, а он умер три недели назад, не сказав ни слова.
- Наверное, автоматический радиоключ?
- Верно. Сержант, нам обязательно все время ходить? Я так устала...
- Прошу прощения, - машинально сказал он. Они перешли на другую сторону, на место, с котором проходил смотр войск, и сели на пустых скамьях. - Повсюду стартовые площадки, замаскированные и заряженные?
- Заряжена большая их часть. Внутри находится устройство для измерения времени, которое разрядит их примерно через год, но до тех пор они остаются заряженными и нацеленными.
- Нацеленными на что?
- Неважно.
- Понимаю. Сколько их примерно?
- Около шестисот сорока. До сих пор выпущено по крайней мере пятьсот тридцать ракет. Точно мы не знаем.
- Кто это мы? - с яростью спросил он.
- Кто? - Она засмеялась. - Можно сказать, правительство. Если умирает президент, власть переходит к вице-президенту, потом к государственному секретарю и так далее. Насколько далеко можно в этом зайти? Пит Маузер, неужели ты еще не понял, что произошло?
- Не понимаю, о чем ты.
- Как по-твоему, сколько людей осталось в живых в этой стране?
- Не знаю. Полагаю, несколько миллионов.
- А сколько их здесь?
- Около девятисот.
- Насколько я знаю, это крупнейший из еще существующих городов.
Он вскочил на ноги.
- Нет! - выкрикнул он, и слово это пронзило насквозь темноту, заплутало между покинутыми домами и вернулось к нему серией низких звуков, отражающихся эхом: нет... нет... нет...
- Они рассеяны по полям и дорогам, - Стар заговорила быстро и тихо. Сидят под солнцем и умирают. Бегают группами, раздирая друг друга на куски, молятся и голодают, убивают друг друга и умирают в пламени. Огонь повсюду огонь, горит все, что еще уцелело. Сейчас лето... В Берксшире уже опали листья, а трава выгорела до коричневого цвета. Видна трава, умирающая от воздуха, и ширящаяся смерть выходит из мертвого пейзажа. Громы и розы... Я видела розы, те, новые, растущие из разбитых горшков в теплицах. Их лепестки живы, но больны, шипы закручиваются, врастают в стебли и убивают цветок. Фельдман умер сегодня ночью.
Он позволил ей помолчать, потом спросил:
- Кто такой Фельдман?
- Мой пилот, - говорила она в сложенные ладони. - Он умирал много недель, не думаю, чтобы у него осталась хоть капля крови. Он пролетел над самым Главным Штабом и направился на посадочную полосу. Садился с мертвым двигателем, умолкшими турбинами и без гироскопа. Разбил шасси и сам тоже был уже мертв. В Чикаго он убил человека, чтобы украсть топливо. Того оно вовсе не интересовало, просто у насоса лежала мертвая девушка, и он не хотел, чтобы мы приближались к ней. Я никуда отсюда не уйду, останусь здесь. Я устала...
Она наконец расплакалась.
Пит оставил ее одну и вышел на центр смотрового плаца, оглядываясь на слабый огонек, мерцающий на деревянных скамьях. Мысли его на мгновение вернулись к вечернему концерту, к тому, как она пела перед безжалостным передатчиком. 'Привет!' 'Если нам нужно кого-то уничтожить, ограничимся уничтожением самих себя!'
Слабая искра человеческой жизни... что это могло значить для нее? Почему это значило так много?
'Громы и розы'. Искривленные, больные, неспособные жить розы, убивающие сами себя своими шипами.
'И мир стал очагом света!' Голубой свет, мерцающий в зараженном воздухе.
Враг. Рычаг с красной рукоятью. Бонза. 'Молятся и голодают, убивают друг друга и умирают в пламени'.
Что же это за существа, эти продажные, неудержимые хищники в человеческом облике? Есть ли у них право на еще один шанс? Есть ли в них хоть что-то хорошее?
Стар была хорошей. Стар плакала. Только человек может так плакать, значит, Стар - человек.
Есть ли у человечества что-то от Стар Антим?
Он пытался найти в темноте свои руки. Никакая планета, никакая вселенная не могут быть для человека важнее его собственного 'я'. Эти руки решали судьбу будущего. Подобно рукам всех людей, они могли обычными действиями творить человеческую историю или положить ей конец. Заключена ли эта сила рук в миллиарде ладоней или всего в двух, стало вдруг неважно перед лицом вечности.
Он сунул эти человеческие руки глубоко в карманы и медленно вернулся к деревянным скамьям.
- Стар, - позвал он.
Она ответила всхлипыванием, совершенно детским и сонным.
- Они получат этот шанс, Стар. Я не коснусь ключа.
Она села прямо, потом встала и подошла к нему, улыбаясь. Он видел эту улыбку, поскольку в воздухе зубы ее слабо фосфоресцировали. Женщина положила ладони ему на плечи.
- Пит, - сказала она.
Мгновение он держал ее в объятиях, а потом ноги ее подкосились, и ему пришлось ее нести.
В Офицерском клубе, куда было ближе всего, он не застал никого. Он вошел, спотыкаясь и ощупывая стену, пока не нашарил выключатель. Свет ослепил его до боли. Он поднес женщину к дивану и осторожно уложил. Она не шевелилась. С одной стороны лицо ее стало белым как молоко.
Пит тупо смотрел на это место, потом коснулся его. На рубашке девушки виднелась кровь.
Врача... но ведь его нет с тех пор, как Андерс повесился.
- Вызови кого-нибудь, - бормотал он. - Сделай что-нибудь.
Упав на колени, он осторожно расстегнул ее рубашку. Между жестким, казенным лифчиком и верхом
