— Оба-на, — прошептал Бат, поднимаясь на ноги.
— Так и надо, — прокомментировала Еля.
Бат уселся на свое место и закрыл глаза.
От увиденного, да и вообще — от всего — ему стало не по себе.
Вечер, который начинался так обыденно — случайная пещера, неподатливый горбыль, растущий костер, золотая каша — становился… становился… да каким же он, Хуммер его раздери, становился? В общем, правильного слова для описания вечера Бат так и не подобрал.
Душа его негаданно затрепетала — почти как когда песняр сказывал о Бате Иогале, ирверском тиране. На этот раз, однако, не мраморнолицый гений истории задел его своим крылом. Но какое-то новое, совсем незнакомое высокое существо — ведь это оно привело к нему на огонек и невероятную девчонку Елю, и ее дурковатого, но вместе с тем наделенного какой-то звериной, неподдельной привлекательностью приятеля. Чего желает это существо, кровавой жертвы или поклонения добрым делом, да и желает ли оно чего- нибудь, кто разберет?
Будь на месте Бата младой дворянский сын, в шелковых подштанниках и белой рубахе с кружевными рюшами, он непременно спросил бы себя, самоупоенно покусывая кончик писчей палочки: «А вдруг я схожу с ума?»
Прошел еще час.
Бат и Еля пили земляничный чай, отдававший лечебным маслом, по очереди отхлебывая из походной деревянной чашки.
Чинно орудуя тряпицей, присыпанной золой из костра, Бат наводил блеск на чеканную рукоять Чамбалы (обласканный первым Куя сиял на соседнем камне). Баловница Еля пошевеливала кочергой жаркий шар красных углей.
Звуки нелепых деревенских песен, которые она напевала себе под нос, нехотя отражались от высоких сводов пещеры.
Лежал на соломенном ложе обмертвелый, бледный Раш-Раш — лежал, не поднимая головы.
— Ему, наверное, очень больно, — сочувственно сказала Еля.
— Еще бы! Такую дыру в боку пропороли! — откликнулся Бат. — Но без масла было бы хуже. И кто это его так, не знаешь?
— Наверное, люди из той долины… Ну, где такой красивый дворец. В нем еще княгиня живет. Они хотели его поймать. Но у них не получилось! Только ранили! Так уже было несколько раз…
«Точно, беглый раб», — подумал Бат.
— И когда они его в покое оставят? — по-взрослому, тяжко вздохнула Еля, ковыряя землю носком сапожка. — Вот бы их всех сходень завалил! Тогда другим неповадно было бы…
— Да разве можно так говорить, милая моя?! — на Бата нашло воспитательное настроение. — Ведь это люди живые! А ты им смерти желаешь! Да еще и такой страшной!
— Может и нельзя. Но мне Гррссы жалко.
— Небось, если бы ты сходень увидела настоящий — не говорила бы так. А только маму с папой звала. Кричала бы «спасите-помогите!» И клялась на хлебе, что больше никому такого желать не станешь!
— Ха-ха! Да я сходней этих, дяденька Бат, и побольше вашего видела, если хотите! — зеленые глаза Ели азартно сверкнули.
— Ну-ну.
— Не верите?
— Не верю!
— А вот и глупо! Потому что если сходень сейчас пойдет, вы его больше моего испугаетесь. В тысячу раз!
— Как же, — не отрываясь от тряпицы, бросил Бат.
— Не верите? — недоверие уязвило ее чуть не до слез. — Тогда на что поспорим?
— Да на что хочешь!
— Тогда на этот нож! — Еля указала на коротышку Кую, но, что-то свое в уме взвесив, тут же добавила:
— Или лучше на тот, — и указала на Чамбалу.
— Да пожалуйста, спорь! Только где ты сейчас сходень найдешь, милая моя? Холодает… Сходень — это тебе не снежная крепость. Его нарочно не сварганишь.
— Ах не сварганишь?! — девочка задыхалась от возмущения.
Они так увлеклись разговором, что не сразу заметили Раш-Раша, который поднялся с лежанки и теперь, как ни в чем не бывало, сидел на корточках в пограничье света. И слушал.
— Неужели оклемался? — Бат удовлетворенно поскреб щетинистый подбородок.
— Вот он и будет нашим судьей! — провозгласила Еля.
Бат вопросительно заломил бровь.
И тогда легкая, словно годовалая ланка, Еля скакнула в костер и резво топнула левой ногой. Прыснули искрами угли и пещера враз наполнилась разноцветными, разновеликими огненными мошками и мотыльками — переливчатыми, перламутровыми, слепящими.
