Тереза. Как бог свят выдаст. Уж так они обожают друг дружку. Барыня вечерами дома не сидит, так она и знать ничего не знает. Минар приходит, когда барышня остается одна, а как они меня в свои дела не посвятили, я норовлю войти к ним, нарочно мешаю, подслушиваю. Ну, они настоящие паиньки! Барышня-то у нас дурнушка, вот ей и хочется, чтобы ее любили ради ее самой. Сидит, фарфор расписывает, а кавалер ей в это время книжку читает, третий месяц одну и ту же. Зато барышня всегда вправе сказать: «Мамаша, господин Минар, мол, приходил вас проведать; а я его вместо вас приняла».
Виржини. Ты слышала, о чем они говорят?
Тереза. Еще бы не слышать! Барышня боится, как бы чего не вышло, и поэтому дверей не затворяет.
Виржини. Хотелось бы мне знать, о чем это говорят господа, когда ухаживают.
Тереза. Всякий вздор мелют! Все больше о возвышенном.
Жюстен. Ловко сказано!
Тереза. Я вот списала одно его письмо... может, и мне когда пригодится.
Виржини. А ну-ка прочти.
Тереза. «Ангел мой...»
Виржини. Поди ж ты — «ангел»!
Тереза. Ох, как обнимут вас да как скажут: «Ангел мой», — вот приятно!.. «Ангел мой, да, я люблю вас; но любите ли вы меня, можете ли любить такое обездоленное существо, как я? Вы полюбили бы меня, если бы знали, сколько любви таится в душе отверженного до сей поры юноши, для коего любовь — единственное его достояние. Вчера я прочел на вашем челе лучезарную надежду: я поверил в грядущее счастье; мои сомнения вы превратили в уверенность, мою слабость — в силу — словом, взоры ваши излечили меня от недуга сомнений!..»
Виржини. Прямо в голове путается, ничего и не поймешь. Да разве влюбленные так мямлят. Влюбленный без обиняков выражается. Вот, скажем, я получила письмецо от одного красавчика; должно быть, он студент из Латинского квартала. Тут таинственности никакой нет, все ясно, так что и обидеться нельзя. Я его наизусть выучила: «Очаровательница! (Это почище вашего «ангела»!) Очаровательница! Не откажите мне в свидании, заклинаю вас! Любой на моем месте написал бы, что ему нужно сказать вам тысячу разных разностей. Я же скажу лишь одно, зато скажу тысячу раз, если вы только не остановите меня на первом же разе». И подписано! «Ипполит».
Жюстен. Ну, и что же он говорил? Остановили вы его?
Виржини. Да я его больше и не видела. Он меня поджидал в «Хижине»[3], узнал, кто я такая, и, дурак эдакий, посовестился моего хвартука.
Жюстен. А вот послушайте, что рассказал мне папаша Грюмо! Вчера, пока мы бегали по поручениям, сюда в кабриолете приехали два каких-то вертопраха; их грум сообщил папаше Грюмо, что один из этих господ собирается жениться на мадемуазель Меркаде. А наш-то барин дал папаше Грюмо на чай сто франков!
Виржини и Тереза
Жюстен. Да, сто франков, не пообещал, а дал наличными! Ну, понятно, у папаши Грюмо язык развязался, он и сообщи груму-то, будто случайно проболтался, что хозяин наш до того богат, что даже сам не знает, сколько у него капиталу.
Виржини. Это, надо полагать, те самые молодые люди в желтых перчатках и в шелковых жилетах с цветочками, нарядные этакие жилеты; кабриолет блестит, словно атлас, а у лошади вот тут
Тереза. Ни в жизнь не женится! Да у нее на лице написано: я, мол, бесприданница! Подите вы!
Виржини. Зато поет хорошо. Иной раз слушаешь ее, и так приятно становится. Хотелось бы мне научиться петь, как она: «Тяготит меня богатство».
Жюстен. Вы не знаете господина Меркаде!.. Я служу у него уже шесть лет, видел я, как он, разорившись, отбивается от кредиторов, и считаю, что он способен на все, даже разбогатеть может... Только подумаю: «Ну, пропал!» — на всех дверях объявления о торгах; повесток пришлют столько, что выкинь я половину, он бы и не заметил, а он, гляди, опять вынырнул, всех одолел. Уж очень горазд на выдумки! Вы-то газет не читаете! А он там каждый день новое пишет: то деревянные мостовые, то еще какие-то; герцогства, мельницы и даже прачечные — и все на паях... Ловкач, доложу вам! Никак не пойму, где в его суме прореха. Уж сколько он ее ни наполняет, — а она ничего не держит, словно треснутый стакан. С вечеру ложится спать, так ровно мертвец, а наутро, глядишь, просыпается миллионером, если только он вообще ночью спал; ведь он страсть сколько работает: считает, высчитывает, пишет разные объявления, — ну пайщики и попадаются вроде как в волчий капкан; но сколько дел он ни заводи — кредиторы у нас не переводятся, он их за нос водит, он ими как хочет вертит. Иной раз видишь: пришли. Ну, кажется, все с собой унесут, самого его в тюрьму засадят. А он поговорит с ними... и под конец вместе хохочут и расходятся закадычными друзьями. Сначала кредитор вопит не своим голосом, грубит, а уходит, так барина «дорогой мой Меркаде» называет, руку ему жмет. Уж если человек умеет усмирить такого, как Пьеркен...
Тереза. Прямо тигр, одни тысячефранковые кредитки жрет.
Жюстен. Несчастного дядюшку Виолета...
Виржини. Ах, горемыка! Каждый раз думаю, надо бы его тарелкой супа попотчевать.
Жюстен. Гуляра!
Тереза. Гуляра? Да Гуляр и с меня не прочь бы процент получить.
Жюстен. Что ж, он мужчина богатый, холостой! Так почему бы вам...
Виржини. Барыня идет!
Жюстен. А ну, постараемся осторожненько разузнать что-нибудь о сватовстве.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и Г-жа Меркаде.
Г-жа Меркаде. Где барин?
Тереза. Вы, барыня, сами оделись и мне не позвонили?
Г-жа Меркаде. Я увидела, что господина Меркаде нет, взволновалась и... Жюстен, вы не знаете, где барин?
Жюстен. Я вошел в комнату, когда барин разговаривал с господином Бредифом и они...
Г-жа Меркаде. Хорошо, хорошо.
Жюстен. Барин еще не выходил из дому.
Г-жа Меркаде. Спасибо.
Тереза. Вы, барыня, видно, убиваетесь, что торговцы ваших заказов не исполняют?
Виржини. А знаете ли вы, барыня, лавочники-то больше не...
Г-жа Меркаде. Да, да, понимаю.
Жюстен. Всему виною кредиторы. Ах, кабы знал я, какую с ними шутку сыграть!
Г-жа Меркаде. Самое остроумное — с ними рассчитаться.
Жюстен. Вот бы они удивились!
Тереза. И огорчились бы! Не знали бы, как время убить.
