золотым зубом. — Давайте!
У иностранца означенная сумма нашлась. Тетка на радостях засветила лысому в грудь кулаком.
— Ну что, вы нам для него местечко дадите? — спросил самый разговорчивый, то есть тот, что с дредами.
— Та-а-а, какие места! — ответила тетка. — Побойтесь, блин, Бога, киньте его на третью полку, и чтоб потише!
Так они и поехали. Интеллигентно, как велят правила элементарного гостеприимства, друзья водрузили Пола на третью полку.
— Э, а что это третьи полки у вас рифленые, как стиральные доски? — запротестовал было лысый.
— А фирменный вагон! — сказала, не скрывая насмешки, златозубая проводница и побежала закрывать на ключ сортир.
— Зато продувается, — сказал немногословный, — не вспотеет!
Ночью какой-то приблудный чувак, вошедший в темноте Курска, со всей дури закинул на Пола огромный ящик. Пол хоть и пьяный был мертвецки, но от неожиданности неестественно взвизгнул. Чувак заржал, извинился и сказал:
— Ну, бляха-муха, ты и спрятался, шайтан!
И хотя у шпиона всю ночь с конспирацией дело было из рук вон плохо: он свински храпел, сопел, переворачивался, подвергая опасности бабушку с нижней полки, ни одна из дружественных таможен его не идентифицировала. Если бы в тот момент он был в состоянии мыслить и познавать, он, возможно, даже и обиделся бы. Ведь всякая тварь любит внимание, не только женщины и дети.
Весь следующий день ирландец спал. Но вот объявили Феодосию. Пол очухался, как баран на новые ворота взглянул на своих спутников, но ничего не сказал. На то, чтобы о чем-то спросить, да еще и ответ выслушать, сил у него не было.
Их встречала летняя ночь, паутинки разноцветных фонариков и сладкий морской воздух.
В то прекрасное время, когда утомленные южные торговцы, с огоньком древних дикарей в глазах и золотистой кожей, расходились с маленького приморского рынка, унося в свои лачуги душистые дыни и шершавые персики, нераспроданные днем, на перрон спрыгнули четверо. Точнее, спрыгнули трое, а за ними выпал четвертый. Пол мог лишь смутно догадываться, куда пожаловал. Рядом стояли и счастливо улыбались взмыленный лысый парень в футболке с надписью «Сосите все», еще один, с дредами и голым торсом, но при этом в армейских штанах и ботинках, и третий, не обладавший какими-то ярко выраженными приметами, но явно под мухой. Двое были страшно лохматы и все трое небриты. Пол оглядел своих спутников, машинально провел по щеке и застонал. До него внезапно и бесповоротно дошло, что он не в Москве. И не просто не в Москве, а очень-очень от нее далеко.
— Будь я проклят! Мы в Феодосии! — сказал лысый.
— Черт подери! Я дома! — сказал тот, что с дредами.
— Ага, — резюмировал немногословный и на радостях хлопнул Пола по плечу, и тот чуть не свалился на железнодорожное полотно.
Следующие минут пятнадцать троица с примкнувшим к ним Полом вела себя так, словно сбежала из дома для умалишенных. Пол понятия не имел о том, что происходит, кто рядом с ним, лишь безмолвно и бесчувственно наблюдал за своими спутниками. Сначала они ринулись что-то покупать, залезая со своими огромными рюкзаками во все разбитые на пляже палатки подряд, потом принялись шумно спорить, где остановиться на ночлег, облазили весь пляж, трижды покурили, купили пакет семечек и поняли, что до полного счастья им все-таки чего-то не хватает Ночь была тихая и безмолвная. Можно сказать, благодатная. Кроме цикад, никто не разделял одиночества неугомонной четверки, и лишь однажды, когда они проходили мимо пустовавших шезлонгов, из-за куста выбежал вполне одетый мальчик лет четырех и укусил лысого за ногу.
Лысый принялся орать благим матом:
— Надо высосать яд!!! Йоду мне!
Но его очень скоро утихомирили.
— А пошли в Коктебель, — сказал наконец тот, что с дредами. — Хватит уже бабушку лохматить. Идти с гулькин, сами знаете что, а здесь спать негде.
Колонна обрадовалась свежей идее и стала метаться в поисках живой души. Живая душа была наконец найдена на феодосийском вокзале. Это был мужик неопределенного возраста, но совершенно определенного рода занятий. Короче, бомж. Он стоял, прислонясь к изгороди, и блаженствовал.
— В какую сторону Коктебель? — спросил лысый.
Мужик посмотрел на него равнодушно, даже свысока, повернулся спиной к морю и вытянул вперед правую руку.
— Выходишь на пляж, — сказал он, — и по пляжу туда херачишь. К утру допрете, панки.
— Мы не панки.
— Все равно допрете.
— Спасибо, бомж.
— Я не бомж.
— А мы не панки.
Мужик был вознагражден недопитой бутылкой пива, а ребята пошли по пляжу в указанном направлении. Вопреки ожиданиям дорога оказалась архисложной. В первые полчаса они перелезли через восемь заборов охраняемых пляжей, при этом каждый раз им приходилось снимать рюкзаки и подкрепляться семечками. На девятом заборе кто-то спустил на них собак. Дальше уже пошли не вдоль берега, а наобум.
— Мы потеряли море, — сказал немногословный через час.
— Море невозможно потерять, — ответил ему лысый. — Море есть внутри каждого человека, понимаешь? Внутреннее море.
— Мы продолбали совершенно реальное гребаное Черное море, кучерявый!
— А, ты об этом! Смелое заявление.
— Да, мы продолбали море! Это мое смелое и охеренно реалистичное заявление.
Они помолчали. Немногословный шел, поеживаясь.
— Тебе не холодно? — спросил он лысого.
— Меня греет внутреннее тепло.
— И что, сильно греет?
— Нормально, — сказал лысый.
— Слушай, а, там, на берегу твоего внутреннего моря, тебя случайно не ждет внутренняя девочка с большой жопой?
— Конечно ждет, — засмеялся лысый, — самая лучшая!
— Серьезно?
— Ну да.
— Фу, блин, а ты не чокнутый?
— Тебе не понять, друг, — сказал лысый, — все эти внутренние штуки, это и есть душа.
Пол тащился возле того, что с дредами, и слушал бесконечные байки про пассажиров вагона, в котором они ехали. Про какую-то тетку-селекционершу из Мичуринска (ты хоть знаешь, кто такой был старик Мичурин?!), которая скрестила грушу с липой, и груши получились большие, но на вкус — как дерево! Про мальчишку, с которым они ржали, как обкуренные, и говорили о том, что когда наконец на Землю высадятся инопланетяне, они поместят людей в клетки и будут кормить их чипсами с кока-колой. И о том, что Россия скоро станет раем.
Наконец они вновь вышли к морю и, пройдя мимо «Голден бич», где посреди ночи их заставила сотрясаться в танце Верка Сердючка вперемежку со Шнуром, вышли на незастроенный простор.
— Какого черта, где мы? — спросил тот, что с дредами.
— Что за чахлое место?! — вторил ему немногословный.
С одной стороны шуршало мутное море, полное зловонных водорослей, с другой — шоссе, от которого
