совершали дальние вылазки, посещали рестораны, без конца фотографировались.
Но в санаторий приехало немало и серьезных людей, например, геолог, недавно вернувшийся из Якутии, он так увлекательно рассказывал об экспедиции за алмазами; прославленный сталевар — член ученого совета металлургического института; были артисты, кинорежиссеры, рабочие, колхозники, которые живо, интересно говорили о своей работе или пели в комнате отдыха, читали стихи. Ксена внимательно слушала, они нравились ей благородной простотой, душевной доступностью, но она ни с кем не сближалась.
Так пробегали дни, не останавливаясь и даже не замедляя хода.
Полина Петровна к выходу надевала что-нибудь новенькое или чем-нибудь разнообразила свой наряд. Да, каждой женщине свойственно убеждение, что она одевается изящно, со вкусом, к лицу.
В последнее время она оживилась. Кажется, кого-то «нашла» и, видимо, преуспевала: женщина может обмануть мужчину, но женщина женщину — никогда!
Шли бесконечные дожди, по-весеннему веселые, золотистой нежнейшей пряжи, и по-осеннему хмурые, беспросветные. К дождям надо было привыкать.
И Ксена привыкла.
Она бродила по улицам, рассматривая санатории как строитель: некоторые, несомненно, представляли интерес. Но глаза ее не надолго останавливались на вещах и людях. Жизнь бурлила на «пятачке», в Нарзанной галерее, в садах и парках, бурлила вне ее, не вовлекая в свой водоворот.
Возле «Гранд-отеля» стояла коричневая «Волга» с раскрытыми передними и задними дверцами; издали ее можно было принять за огромного жука, готовящегося к полету.
У книжного магазина остановились два мальчика. Один из них вынул из кармана карандаш, положил тетрадь на голову другого и что-то записал, поглядев на витрину.
Девочка, стоя с мамой у киоска, пила газированную воду, держа стакан обеими руками. Глаза у девочки напряжены, белки красны.
В глубине какого-то двора наполненные крутым ветром пододеяльники и наволочки рвались с веревок, словно аэростаты.
Навстречу шел старик, ведя за руку ребенка, одетого в вязаный кремовый костюм. Мальчик? Девочка? Ребенок находился в том возрасте, когда без подсказки нельзя определить пола. Они сели на скамью. Села и Ксена.
Девочка? Нет, мальчик. Многие ошибаются! Такой чудный! Похож на плюшевого медвежонка. Да, так некоторые говорят.
— Дед, вот ползет муравей. Я его затопчу.
— Не надо. Он приносит пользу.
— Он еще маленький. Разве он может приносить пользу?
Ксена и дедушка смеялись.
Электромонтеры, взобравшись на столбы, возились у изоляторов-петушков.
— Дед, а что они делают?
— Исправляют проводку.
— У них ток поломался?
На площадке голуби и воробьи клевали крошки хлеба.
Воробьи скачут, отталкиваясь одновременно обеими лапками. Голубки ходят быстро, как девушки, спешащие на свидание, а самцы — медленно, отяжелевшим шагом. Сытые, округлые, они не боятся людей, но побаиваются воробьев. При внезапном взлете бойкого воробушка голуби шарахаются в стороны. Воробьи же смело клюют корм, готовые вступить с голубями в драку.
К окну киоска, где продавались булочки, печенье, конфеты, приколота бумажка: «Окно выходное…»
Да… Было очень, очень одиноко.
Однажды Ксена пошла в клуб обменять книгу.
Шторы в зале опущены до пола, пахло пылью и духами. Сцена закрыта занавесом. Еще длился «тихий час», надо было подождать, пока откроют библиотеку.
Она села в ближайшее кресло, где вчера, вероятно, во время киносеанса сидела какая-нибудь раздушенная модница, потому что остро пахло белой сиренью, и задумалась. Вспомнила Киев, родителей, брата, товарищей, разлетевшихся по стройкам, проектным институтам и конструкторским бюро. Вспомнила Антона. «Я каждый день буду ждать твоего письма, Ксена…»
Вдруг послышалась музыка. На сцене кто-то играл Третий ноктюрн Листа, играл чуть слышно. Она недавно купила пластинку с записью этого ноктюрна и Двенадцатой венгерской рапсодии в исполнении Вана Клиберна, хорошо знала эту вещь, и было сейчас радостно сидеть одной в затемненном зале, слушать любимый ноктюрн, много говорящий сердцу… Она как бы встретилась с давним другом…
Но где-то на середине музыка оборвалась.
Неужели ей почудилось? А может быть, со сцены есть выход в сад, и музыкант ушел?
Чтобы проверить себя, она прошла за кулисы и увидела мужчину, склонившегося над роялем.
Ксена испуганно отступила, но в этот момент музыкант поднял голову. Увидев девушку, он встал.
Пусть девушка простит, что он невольно напугал ее.
Это она должна просить прощения, что помешала…
Быстро, почти бегом, она направилась в библиотеку.
Час спустя, идя по дорожке в свой корпус, она снова увидела незнакомца. Он вежливо, хотя и сдержанно приподнял шляпу, но не подошел, и его сдержанность ей понравилась.
Потом она видела музыканта в столовой, знала его столик и, входя, всегда бросала взгляд в дальний угол.
Но столовая для нее — лобное место. Тяжело находиться за одним столом с людьми, которые тебе не очень приятны.
Напротив нее сидел сорокапятилетний мужчина с бледным лицом и длинными, вялыми, как отваренные макароны, пальцами. Его пепельно-серые волосы, тонкие, слегка волнистые, были словно из паутины. Изредка он шутил, но в ответ никто не смеялся.
Слева — муж, благодушно-безразличный человек; справа — жена, злая-презлая, готовая вот-вот взорваться.
Глядя на нее, Ксена подумала, что злость — это душевный рак…
Может быть, если б за ее столом сидел кто-нибудь другой?
Нет, ей все равно она не терпела беспорядка: надо являться вовремя и не заставлять других ожидать себя.
После той встречи они не обмолвились ни словом, но он каждый раз здоровался, даже если они уже виделись. Смешно!
Она заметила, что он ни с кем не общался, хотя не производил впечатления надменного или недоступного.
Как-то, идя с Полиной Петровной на ванны, Ксена повстречала музыканта. Он шел с полотенцем на плече, в свободной бархатной блузе, в отлично отутюженных брюках, свежий, розовый, приятный. Поздоровавшись, широко улыбнулся Полине Петровне. Так показалось Ксене. Полина Петровна сияла.
Ксена поинтересовалась, кто он.
Так вот на кого нацелилась скромница!
Ксена круто повернула назад, но ее схватили за руку. Нельзя быть такой недотрогой! Чем ее обидели? Подумаешь, принцесса Турандот!
Она не принцесса Турандот! Она не терпит пошлостей.
Зачем ссориться попусту! Это — инженер. Сергей Фомич.
Инженер?
Что ее удивляет?
Она думала, музыкант.
Он играет, верно. Однажды выступал в концерте, его уговорили. И ей однажды аккомпанировал: она пела цыганские романсы.
