занятие после первых ваших ничего не значащих вопросов.
И он заговорил, тщательно подбирая слова.
Я хотел рассказать вам об одной интриге мафии, сказал он. Я хотел разоблачить негодяев и поставить точку в их карьере, проговорил он, косясь на дверь. Многим честным людям угрожает некий господин по имени Фарш, скороговоркой сказал А. Н. Мы разоблачим его, если мне поможет пресса, дергаясь, добавил он. Сначала я участвовал в их игре, сказал он, но теперь я для них самая большая опасность. И, совсем уже раздражаясь и нервничая, он выкрикнул:
— У меня есть папка, в которой весь материал на их грязную лавочку!
— Вы покажете ее мне? — спросил корреспондент.
— Я ее вам отдам, только не упоминайте моего имени, — попросил А. Н.
И он извлек на свет белую папку: легкую, опасную. Корреспондент протянул к ней руки, осторожно принял ее, но не открыл. Убрал в портфель.
— Слава Богу! — выдохнул он.
— Теперь оставьте меня, — угрюмо сказал А. Н. — Я выполнил свою миссию, но это стоило мне многих нервов.
— Прежде чем мы с вами попрощаемся, уважаемый А. Н., - сказал корреспондент с какой-то особой значительностью. — Мне хотелось бы уточнить одну деталь, если вы позволите.
А. Н. подался вперед.
— Пожалуйста, не смущайтесь! — почти нежно проговорил он. — Так что вы хотите уточнить?
— О, только не волнуйтесь, — сказал корреспондент. — Вы приятный человек, и мне даже как-то неловко в данной ситуации.
— Да, да… — А. Н. выжидательно замер в позе кролика, которого держат за уши.
— Дело в том, что я вовсе не корреспондент, — сказал корреспондент. Меня послал Фарш. Он приказал мне добыть папку. Моя миссия окончена. И ваша тоже.
А. Н. рассмеялся и развел руками. В правой он держал подстаканник.
— Что я вам говорил про паучка! — сказал он и подмигнул. — Все-таки не успел я убежать от него.
— Да, вижу, вы были правы, — кивнул корреспондент. — Только зачем же было убегать? Отдали бы папку сразу, не было бы у нас с вами неприятностей.
С этими словами он вздохнул и достал двенадцатизарядный пистолет.
Раздались три выстрела, и пистолет брякнулся на стол. Из ранок на черепе корреспондента брызнуло, и его тело, обмякнув, очутилось на полу без движения, с печально остекленелыми глазами.
А. Н. вытряхнул пустую обойму из подстаканника, и зарядил ее другими тремя патронами. Потом вставил обратно.
Позвякивали настенные часы, и сам собой погас камин.
— Не буду больше всяким дуракам рассказывать про моего паучка, проворчал А. Н. и пнул корреспондента тупым каблуком. Потом поправил галстук и вытащил сигареты. Кажется, предстояло срочно заботиться о билетах и открывать новый банковский счет. В общем, хлопоты предстояли».
Командир экипажа капитан Рвако завершил свой рассказ стеснительным хихиканьем. Генерал Сухович поперхнулся и внимательно посмотрел на капитана.
— Вы большой оптимист, Рвако. Мы, конечно, скроемся и от всех этих фаршей, и от корреспондентов — мнимых и подлинных. Но если дойдет до стрельбы, то нам достанется. Куда нам до этих молодых волков, которые метят на наше место!.. Только нас не найдут. Даже если вы, Рвако, или кто-нибудь другой попадетесь и выболтаете все, меня, Суховича, никто не достанет. Вы уж поверьте!.. Вы сами сочинили эту историю?
Рвако сделал довольное лицо.
— М-м… Я не придумываю рассказы. Эту историю я взял из журнала… когда молодой был и много читал.
— Он не признается, — сказал старик Аслани, один из бывших командиров Острова. Он был доволен рассказом. Его вечный бич — морская болезнь только что отпустила его.
— Мне не в чем признаваться, — ответил капитан.
— Тогда будем считать этот рассказ тостом, — предложил генерал Сухович. — Пусть нас не догонит этот скверный паучок!
Пароход уже несколько часов шел в нейтральных водах. Нервы успокоились. Впереди было море и позади, но море позади отличалось от того, куда стремился пароход. Оно было серое, дикое опасное. Море впереди играло праздничными блестками, как на платье невесты. Сзади духота, смерть. Впереди — теплый ветер с юго-запада, он разогнал облака и принес запах нагретых мостовых, сверкающих магазинов, улыбок банковских клерков, запах свободы. На покинутом Острове сейчас рвутся бомбы и кричат женщины, а мужчины стреляют себе в лоб. А там, на Западе, важно разъезжают автомобили, как стеклянные жуки, там веселые женщины, гостиничный бизнес, башня Эйфеля и рестораны с музыкой, ипподром и умные лошади, которых мы обязательно купим…
За кормой ветер кончался, не доносясь до Острова и Великодержавии. Впрочем, разгромленный Остров теперь вернется в состав Федерации.
Сухович спросил:
— А как там ваша спутница? Все еще без сознания?
Аслани замялся.
— Она спала… Не знаю. Я как раз хотел проведать ее. Заодно поговорить о наших с ней планах в Европе.
— Вы поразили меня, Аслани, — сказал капитан Рвако. — Зачем она вам нужна? Я не замечал за вами такого качества, как сентиментальность.
Аслани скривился.
— Дело не в сентиментальности… Мы давно знакомы. Не раз она спасала меня в бою, прикрывая огнем. Раньше вылазки были чаще. И вот — она очень больна. Тельце худенькое, хлипкое, под глазами синяки — вы ведь видели — у меня сердце заболело, особенно когда она с таким стоном опустилась на койку… Наверно, ей было больно…
Я не рассказывал ей о всем деле, — добавил он, покосившись на генерала Суховича. — Но она давно хотела эмигрировать. В детстве жила в Европе, и с тех пор тоскует по ней. Наша грязь не для малютки Юнче.
И мне скучно было бы одному. Я теперь богатый человек, почему бы мне и не позаботиться о ней? В Европе ей сделают операцию.
— А чем она больна?
— Почти всем! — горячо ответил Аслани. — Я иногда поражался, как она выдерживает эту жизнь, даже просто как она бегает и как она стреляет. Но потом я понял, что она одержима. Посмотрите в ее глаза. Стрелок милостью Божьей, она влюблена в свое оружие, она живет ради него. Она сама — оружие. Я восхищаюсь ей.
— Тогда выпьем коньяку, — засмеялся генерал Сухович. — Вы иногда раскрываетесь с неожиданной стороны, Аслани, особенно когда так ярко и необычно говорите. Раньше мне казалось, вы просто старый негодяй. Ваши родители были из интеллигенции?
— Мои родители были ничем не лучше ваших, генерал, — отрезал Аслани. Вы разозлили меня. Какого черта?.. Меня сейчас снова затошнит. Когда я пью водку, я старый негодяй, когда пью вино, я поэт, когда пью коньяк — я дворянин. И не лезьте ко мне в друзья. Эта девушка для меня дороже всех вас… она моя сестра и боевой товарищ. Нас подружили пули.
— Те самые пули, из которых при попадании выливается яд? — весело уточнил капитан Рвако. — Кстати, Сухович, вы рано прекратили их испытания. Восстание можно было бы затянуть еще на недельку- другую.
— И так все удалось, — не согласился Сухович. — Вы знаете, что ни один врач, который пытался вылечить наших солдат от этих ранений, так и не догадался о яде. Постарались академики, правда?..
Если не считать высокой средней части парохода, где за ходовой рубкой из машинного отделения поднималась труба и крутились колеса, палуба ровно покрывала все внутренние помещения, в том числе
