нации иммигрантов, отсутствие корней, нежелание пускать корни на одном месте.
Антиэстетизм американской жизни, с одной стороны, возник спонтанно, как результат общей атмосферы общества иммигрантов, озабоченных, прежде всего, необходимостью выживания в новой стране, им было не до эстетики. С другой стороны, антиэстетизм был также частью широкой программы преобразования общества.
В доиндустриальную эпоху доминировало представление, что мир человекоцентричен, человек мера всех вещей. Старая терминология измерений сегодня напоминает об этом ушедшем прошлом, когда окружающие человека вещи соответствовали размерам его тела и были как бы его продолжением. Inch — расстояние от верхней точки большого пальца до фаланги; Foot — длина ноги; Yard — расстояние от кончика носа по плечу и руке до конца большого пальца, приблизительно равного одному метру. В российской системе мер длины использовалась длина от большого пальца до локтя. Локтями мерились материалы, скажем, десять локтей материи, десять локтей бревна.
В 20-ом веке цивилизация стал машиноцентричной, человек стал соотноситься с машиной, так как машина превратилась в меру, эталон функциональности, эффективности и эстетики. Новые города стали строиться как машины для жизни, они создавали новую красоту, красоту функциональности. Геометрические, кубистические формы зданий создали небывалые, фантастические, инопланетные городские пейзажи. Жилые дома перестали отличаться от зданий фабрик и заводов. Те же плоские стены, без всяких украшений, прямоугольники окон и мёртвые химические краски фасадов.
Эстетика геометрических форм в архитектуре получила широкое распространение и в 20-ые годы в Советской России, в работах советских футуристов, кубистов и конструктивистов, и это они первыми сформулировали основные принципы «научного градостроительства».
Научное градостроительство предполагает, что жизнь с её непредсказуемостью, во всём многообразии её форм, должна быть упрощена до функционального минимума. И новые города хх века строились по принципу функциональности: прямолинейная застройка, квадратные сетки проспектов и улиц создавали идеальные условия для транспортировки людей и грузов. Отсутствие тупичков, переулков, маленьких скверов, характерных для старых кварталов европейских городов, позволяло контролировать весь жизненный процесс и служить интересам экономики.
Задачей традиционной архитектуры было обогащение эстетикой повседневной жизни. Но безликие, агрессивно антиэстетичные города, построенные в 20-ом веке, строились не для людей, а для «рабочей силы». Французское студенчество в период молодёжных бунтов конца 60-ых требовало снести «рабочие бараки», как называли тогда новые, безликие жилые комплексы, и построить «дома для людей». Сегодня этого уже никто не требует, жизнь в современных бараках стала приемлемой, они стали привычны для миллионов во многих странах мира. Жизнь в таких районах соответствует требованиям индустриального производства, в котором заняты миллионы жителей, и ничем не отличаются от безликих жилых кварталов американских городов. И только культурная элита страдает ностальгией по прошлому.
Симона де Бовуар после своего путешествия по многим городам Среднего Запада говорила, что у неё было ощущение, что это один и тот же город.
В фильме Ярмуша «Stranger than Paradise» герои фильма, двигаясь по Америке, заезжают в Кливленд, и один из них говорит:
«Это забавно, но когда видишь какое-то новое место, всё кажется таким же, как и там, откуда только что приехал, как будто никуда и не уезжал».
Журналист-иммигрант Генис:
«В Европе за четыре часа можно проехать три страны, дюжину городов и две горные системы. В Америке за это время вы минуете сто бензоколонок…Проехав столько-то миль до, допустим, Буффало, ищешь место, чтобы, наконец, выйти из машины и погрузиться в городскую жизнь, в жизнь неповторимую, единственную, существующую только здесь, в Буффало, штат Нью-Йорк. И вот выясняется, что выходить негде и незачем, разве только в туалет».
Но так безлико, стандартно выглядит страна, какова же жизнь за фасадами зданий? Она так же стандартна, единообразна и не индивидуализирована. Английский социолог Джеффри Горер писал, что, побывав в одном американском доме, можно заранее предугадать, какими будут в другом доме мебель, украшения или книги. И это не зависит от того, городская это квартира в многоэтажном доме или дом в сабёрбе.
«Америка уничтожила разницу между городом и деревней. Это место, где всё устроено для удобства, и не более того».
Видя в Америке образец для подражания, большевики также мечтали о «стирании граней между городом и деревней», но, в отличие от Америки, не смогли мечту реализовать. Советская власть, уничтожая крестьянство как класс, не смогла добиться той производительности труда, которая сохранила в американском сельском хозяйстве лишь 3 % населения, а в России и по сей день население деревень составляет более 40 %. Экономика, строящаяся на насилии, не может быть эффективной.
В Америке же это произошло в органическом процессе экономической динамики. Крестьяне-фермеры в условиях ожесточённой конкуренции были вынуждены отказаться от вековых традиций ведения хозяйства и начали создавать сельскохозяйственные индустриальные комплексы. В результате исчезли тысячи фермерских посёлков, исчезла деревня. На месте фермерских поселений появились сабёрбы, огромная сетка прямолинейных улиц, застроенных двухэтажными домами на одну семью, и разница между городом и деревней исчезла.
Первым стандартизированным пригородным районом был Левиттаун на Лонг-Айленде, штат Нью- Йорк, где сразу после окончания ii Мировой войны сотни абсолютно идентичных домов-коробок были возведены за короткий срок и продавались по доступной цене. С Левиттауна началась реконструкция пригородов, сабёрбов, которая проводилась в соответствии с тем же принципом стандарта и полного контроля над окружающей средой, как и в городах, и поэтому исчезли качества, отличающие жизнь на природе от городской жизни, — огромное разнообразие и непредсказуемость. Искусственно созданная природа сабёрбов лишена этого фундаментального качества, декорации природы не обладают способностью обогащать человеческие чувства, способностью постоянного обновления.
Научное градостроительство и не ставило перед собой такой задачи, её целью было создание единой системы контроля всех аспектов жизни в едином, стандартном для всех районов страны мегаполисе. Научное градостроительство в его ошеломляющем контрасте с традиционной архитектурой — наглядный показатель победы стандартного над индивидуальным.
Борьба за стандартизацию всех аспектов общественной жизни началась задолго до XX века. С появлением в 17-ом веке на исторической арене новой религии, протестантизма, противопоставившего себя католицизму, изменился взгляд на смысл и содержание человеческого существования. Католицизм видел в красоте материального мира проявление божественного начала, и внимание к красоте повседневной жизни католических стран привело к расцвету всех искусств. И искусство с его вниманием к оригинальности, уникальности каждого момента человеческой жизни, стало органической, интегральной частью мироощущения рядового католика.
Протестантизм же отрицал саму необходимость искусства, проповедовал аскетизм, упрощение, унификацию всех сторон жизни, что в архитектуре привело к казарменному стилю, и это особенно наглядно в жилых кварталах городов, построенных в 17–19 веках в протестантских странах, Англии, Германии и Швейцарии. В этот период в сознание людей начала внедряться идея ценности жизни как труда, и люди постепенно подчинились дисциплине завода и офиса, приняли условия труда в уродливых зданиях, окружённых ржавым металлом и серым бетоном. Приняли как огромный прогресс — переселение из убогих лачуг в новые жилые районы, которые ничем не отличались от фабричной застройки.
Новая архитектура для миллионов отказалась от фасадов, украшенных орнаментами и барельефами,
