подземных катакомб. Затем всплеск воды и нет больше визга. А Марля продолжал смеяться, как одержимый. И топот сапог Диггера не отвлек его от этого занятия.
Прибежавший на страшный вопль Александр какое-то время ошарашено смотрел в колышущуюся черноту воды, облизывающей возникшими волнами и ржавую винтовую лестницу и покрывшуюся зеленым бархатом стену колодца. Затем схватил не перестающего ржать Марлю за ворот фуфайки и с силой тряхнул.
— Где Чел, твою мать! Что случилось?!
Обкурок перестал смеяться. Всхлипнул. Уставился прослезившимися от нестерпимого смеха глазами на воду. Тихо хохотнул и выдохнул:
— Во торкнуло-то.
— Где Чел, паскуда!
— А? — Марля тупо уставился на Крота.
— Что случилось, выродок, отвечай!
— У… У него рука реально онемела. Он потянул в воду, чтобы отпустило. Она резиновая. Слышь, меня пробило на хавчик кажись. — Бессвязно бормотал Марля.
В бессильной злобе Диггер оттолкнул от себя этого конечного юнца. Затем наотмашь врезал ему кулаком по лицу. И еще раз. И снова. Саня продолжал молотить оставшегося помощника, вымещая в этой ярости все, что накопилось, казалось за всю его жизнь.
— Мое лицо глина. Я ничего не чую. Мое лицо глина. Я ничего не чую. Хавать. Хавать хочу. — Бормотал Марля, вздрагивая от ударов.
— Н-н-на, сука!!! — и перед лицом Марли возникла подошва сапога, которая очень быстро приближалась к его физиономии…
Среднего роста, быковатого телосложения с затылком, без предупреждения перетекающим массивными складками с лысой головы в толстую шею Самохин крутил в руках самокрутку. У него была привычка, перед тем как закурить, разглядывать ее, читая обрывки слов на газетной, либо книжной бумаге. Наверное, что-то символичное было в этом. Газеты. Книги. Накапливаемые столетиями знания и мысли человечества. И вот уже долгие годы никто ничего не печатал на этой планете. А мысли постепенно превращались в пепел и дым, нагоняя судьбу давшей им фору цивилизации, которая их же и породила. Он еще долго сосредоточенно морщился, разглядывая буквы на бумаге самокрутки, ловя свет керосиновой лампы, пока, наконец, не прикурил. Выпустил сизый дым, отправляя в сумрак очередную печатную мысль и снова сократив текстовое наследие мира, запрокинув голову и глядя в низкий потолок. Затем шмыгнул широкой ноздрей.
— Ладно. — Дернул Самохин головой. — Назови мне хоть одну причину, по которой ты это сделал. Ты хоть понимаешь, что лицо ему в кровавое месиво превратил?
— Ну, есть такое дело, — проворчал Загорский, отвернувшись от дыма.
— Так какого хрена, скажи на милость?
Александр почему-то не любил общество майора. Казалось бы, он и Самохин были друг для друга самыми близкими людьми с того самого дня, как все случилось. Ведь Самохин затащил его обратно в подземный мир, спасая от ударной волны. И именно Саша показал Самохину, где надо искать спасение. Но отчего-то Саша всегда чувствовал непонятный дискомфорт, когда этот человек был рядом.
— Чел утонул из-за него. Укурки хреновы…
— Ну да. Конечно. — Майор снова затянулся. — А может ты Чела убил? Ну, вот взял и утопил.
— Что за бред? — Загорский привстал на стуле.
— Не дергайся, Крот. А что? После того с каким воодушевлением ты превратил голову Марли в старческую мошонку, я могу подумать что ты и не на такое способен.
— Да с какой стати?!
— Не ори. Ты же всегда жаловался на эту парочку. Нет?
— Конечно, жаловался. А что мне было делать, когда эти два барана тащатся за мной и постоянно дурь курят? Никакой пользы от них, зато хлопот полон рот. Я должен был хвалить их что ли?
— Ну-ну, — скептически покачал головой Самохин. — А что этот Марля бормочет в лазарете?
— Почем я знаю. И что он бормочет?
— Ну, дескать, кто-то смотрел из воды на Чела. Будто был там кто-то. В воде. Как это понимать?
— Да обкуренные они были оба! Им там сам черт привидится! Неужели непонятно?! Запретите вы этот чертов мох собирать! Ну, сколько ж можно-то?!
— А ты меня не учи уму-разуму. Лишу я людей желтого маха, а что взамен дам? Водки нет. А расслабиться надо. Пусть курят. Покуда курят, не думают. А как думать начнут, хреново всем станет во сто крат. Ясно тебе?
— Да это же… — возмутился, было, Загорский.
— Все я сказал! — Рявкнул комендант общины и приблизивший к Загорскому наклонился. — Ты забыл первые годы? Что больше оскотинит людей? Дурь, или отсутствие средства ухода от реальности? Подумай.
Александр поднял взгляд на Самохина.
— А в Красноторовский колонии нет никакой дури. Никто там желтый мох не курит. И там ведь порядок. И все при деле. И дальние рейды по поверхности делают. Разве нет?
Самохин нахмурился и сжал зубами самокрутку.
— Ты с чего это взял, Крот?
— Тигран рассказывал.
— Вот как? — Хмыкнул комендант. — А ему, откуда знать? Он что, был там?
— Он же дружен с тамошним командиром.
Самохин оскалился.
— Да шпик этот твой Тигран. А Стечкин, последний диктатор на планете. И весь его режим, гнилой. А дальние рейды, не признак процветания. Может они ищут, что захватить и оккупировать. Ты не думал об этом, умник? А вообще… Правильно, что не думал. Не думай. И давай, парень, договоримся так. Ты занимаешься своими крысиными норами, а я политикой. Как внешней, так и внутренней. И не лезь не в свое дело.
Последняя фраза была произнесена с нескрываемой угрозой.
— Да нужна мне ваша политика…
— Ну, вот и славно. Только, что мне прикажешь делать с твоими исследованиями? Одного помощника ты потерял. Другого покалечил. У меня тут не фабрика клонов. А от твоих исследований пока одни убытки.
— Мне никто не нужен. — Мотнул головой Александр, и ему самому стало холодно от этой мысли.
— Вот значит как? — Самохин выпустил клуб едкого дыма прямо в лицо собеседника. — А ты смелый стал?
Колоссальный рукотворный вал, возвышающийся местами на два этажа над крепостным рвом, наполненным водой и давно заросшим тиной. Монументальный комплекс из красного кирпича был обвалован землей и так же сверху покрыт грунтом, давно поросшим деревьями и кустарником. Наземные помещения, практически все занимались под хозяйственные нужды. Окна были заложены кирпичом и глиной, но кое-где, они пропускали свет. Укрывшиеся от апокалипсиса люди довольно быстро пришли к мнению, что следует в несколько слоев вставлять автомобильное стекла, наглухо обмазывая края глиной. Воздух такие стекла не пропускали. Много света тоже. Но это был хоть какой-то свет, проникавший в оранжереи и питомники для животных. Немало людей, занятых на замуровывании проемов и окон, ведущих во внешний мир из форта, впоследствии пало от лучевой болезни. Но дело было сделано. Огромные секции пятого форта были изолированы от внешнего мира. Кое-где, окна превращались в воздушные фильтры. Они блокировались с двух сторон от толстой крепостной стены в несколько слоев мелкозвенной сеткой из оптовых магазинов, торговавших когда-то стройматериалами. Дальше шел поролон. Между слоями поролона засыпался специальный уголь с ближайшего военного склада, коих в области было бесчисленное множество. Качество такого фильтра, конечно, оставляло желать лучшего. Однако это было лучше, чем ничего. Со временем,
