С низвержением дракона взгляд тайновидца вновь обращается к земле. Небесная жена как космическая душа человечества, облеченная в солнце, луну и звезды, влачит теперь свое существование в «пустыне», а с «прочими от семени ее» — таким многозначительным мистическим словосочетанием обозначаются здесь христиане — дракон сражается на земле (Откр. 12:17).
Это один из явных парадоксов Апокалипсиса: на небесах торжествуют победу, а на земле — словно никакого ликования и не было — царствует антихрист. «Наверху» одержана решающая победа, но требуется еще какое-то время, прежде чем она скажется «внизу». Перед нами своего рода «сдвиг по фазе». В ст. 11:7 «зверь, выходящий из бездны», побеждает обоих свидетелей, и теперь это событие повторяется. «Дано было ему [зверю. — Р.Ф.] вести войну со святыми и победить их» (Откр. 13:7). Это было «дано» зверю так же, как Пилату «было дано ‹.:.› свыше» властвовать над жизнью и смертью Иисуса (Ин. 19:11). Переживание «безнадежности» тоже неотъемлемый этап «созревания» христианина. Только «терпение» (hypomone) и «смирение» позволяют «святым» выдержать на земле режим антихриста, ужесточающийся до отвратительной системы насилия («никому нельзя будет ни покупать, ни продавать», кроме тех, кто принял «начертание на правую руку их или на чело их»). «Терпение святых» (Откр. 13:10) и несокрушимая их «вера» стоят как незыблемая скала посреди мира, в котором властвует антихрист.
«Святые» с их терпением и верой одновременно осознают свою принадлежность вышнему уровню бытия. Иоанн созерцает в «великом городе» храм и молящихся в нем как своего рода «область Грааля», за пределами географии, на «незримой земле», — так же и христиане, живущие в царстве антихриста, духовно объединяются в более высокой сфере, где они превыше злодеяний «зверя», — это «гора Сион», которая тоже принадлежит «прорастающему» небесному Иерусалиму. На этой святой горе Иоанн созерцает Христа в облике Агнца и с ним сто сорок четыре тысячи. Послание к Евреям опять-таки говорит о «горе Сион» как о месте духовного сбора христиан. «Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живаго» (Евр. 12:22).
Этим собравшимся вокруг Христа теперь, когда антихрист творит свои бесчинства, сообщается новая, более высокая способность/В голосе нёба, который слышен сначала «как шум от множества вод и звук сильного грома», узнается «голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих» [25](Откр. 14:2). «Гуслисты» поют «новую песнь» (Откр. 14:3). Как мы помним, вначале эту «новую песнь» пели избранные существа ближнего к престолу круга — четыре херувимских животных и двадцать четыре старца, у которых в руках тоже были гусли. Человек тогда участвовал в этом событии только восходящими к небу с фимиамом «молитвами святых». Теперь ситуация иная. Новая песнь, начавшаяся в кругу приближенных к престолу Бога, расходится вширь. На сей раз гуслисты и певцы не вышние существа внутреннего круга, но другие, поющие теперь «пред» этими избранными. Кто эти «другие», подхватившие новую песнь, прямо не сказано. Они дают этой песни достичь слуха ста сорока четырех тысяч запечатленных, единственных на земле людей, вообще способных услышать небесную музыку. И не только услышать, но и «научиться» новой песни. Меж тем как в царстве антихриста всякому глубокому чувству людей грозит истребление, в душах «святых» под воздействием жертвы Христа прорастает совершенно новый мир чувств. В древних культурах звучали отголоски «старой песни» времен творения, изначального откровения. Древняя культура разрушается, и это знаменуют слова «повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его». Вместе с «Вавилоном» погибнет и все, что относится к «искусствам его». «И голоса играющих на гуслях, и поющих, и играющих на свирелях, и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества» (Откр. 18:22). «Новая песнь» — это расцветающая благодаря приближению человека ко Христу новая «музыка», новый мир чувствования, новая культура. Однако она уже не падет в души, как «старая песнь», словно в сновидении, здесь необходимо напряжение внутренних сил, святое «обучение». Обучение это включает свободное, самостоятельное стремление человека сознательно работать над расширением собственного внутреннего мира. «Придите ко Мне все», — говорит Спаситель, — «научитесь от меня». Сто сорок четыре тысячи запечатленных «девственны» в своем душевном начале и «незапятнанны», их духовное начало не несет на себе трупных пятен «лжи». Эти сто сорок четыре тысячи в силу «запечатления», которое еще прежде выпало на их долю (Откр. 7:3), оказались способны уберечься от начертания зверя, от «charagma» (семь раз упоминается «charagma» «зверя»: в ст. 13:16–17; 14:9, 11; 16:2; 19:20; 20:4). Печать на челе избранных превращается теперь в имя Агнца и Отца Его (Откр. 14:1). В первом предчувствии далекой цели, в шестом послании к Филадельфийской церкви дается обетование: «и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое» (Откр. 3:12).
Эта троица имен превращается в двоицу в ст. 14:1, чтобы наконец в свершении небесного Иерусалима соединить воедино имя Отца и Агнца (Откр. 22:4). «И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их». Это процесс, в котором троица сначала разделяется, а затем вновь соединяется в гармонию. В ст. 14:1 во главе угла стоит аспект жертвы.
В ст. 14:12 в седьмой и в последний раз говорится о «терпении святых», которое отныне близко к воздаянию.
После того как ряд семикратно повторяющихся слов о «терпении» закончен (в ст. 1:9; 2:2,3, 19; 3:10; 12:10; 14:12), начинается еще более мощный апокалиптический ряд из семи повторов другого мотива — обетования блаженства (в ст. 1:3; 14:13: 16:15; 19:9; 20:6; 22:7, 14), которые с этого момента следуют друг за другом все более плотно. В ст. 14:13 звучит: «отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе». Как и в гимне Архангела Михаила (Откр. 12:10), здесь тоже присутствует знаменательное слово «отныне» (arti). Здесь как бы чувствуется вопрос, загадка. Разве в гл. 7 Откровения не воспевалось уже блаженство мучеников и можно ли это превзойти? Почему же теперь говорится — «отныне»? Опять же не стоит слишком напрямую, средствами привычной нам дискурсивной логики подходить к такой проблеме. В апокалиптическом сознании временные соотношения переживаются по- иному. Предыдущий раз слово arti («ныне») встречалось в начале гимна Архангела Михаила в ст. 12:10 и, как видно из продолжения главы об антихристе (13), было «предвосхищением» — в вышнем мире победа уже одержана. Второе «arti» (в форме «отныне» в ст. 14:13) по сравнению с первым есть «послесловие», обращение к свершившемуся. Нечто уже осуществленное только теперь высвечивается в окончательной победоносной осознанности. Так и мученики, о которых прежде шла речь, «умерли в Господе». Но когда прозвучала седьмая труба, всё уже вступившее в силу опять предстает в совершенно новом свете, по аналогии с процессом познания, когда нечто давно известное вдруг как бы поворачивается новой стороной.
Как и при первом явлении мучеников в ст. 6:11, в ст. 14:13 слово «успокоятся» («Они успокоятся от трудов Своих») означает не кладбищенский покой, но некий глубокий вздох духа. Апокалипсис вновь и вновь показывает, что умершие не пребывают в праздности. «Успокаиваются» они от «трудов», от мучений, сопутствующих любому земному деянию. Адам и Ева после грехопадения не были «осуждены к трудам» — ведь они прежде возделывали и охраняли райский сад. Как проклятие ощущаются труды, связанные с «волчцами и терниями». Вот от этого негативного элемента земной деятельности и освобождаются святые, дабы совершать деяния, которые могут происходить в спокойной гармонии. «Покой» их не нарушается — нет больше ни долгов, ни земных грехов. Труды, которые совершены человеком на земле, не ограничены тем, что есть, так сказать, «тело их поступка». Проистекая от человека, труды его определенным образом одушевлены сообразно его чувствам и несут в себе определенную духовную «интенцию». «Доброе дело», совершенное с эгоистической целью, не является «добрым», ибо «тело поступка», которое со стороны, возможно, и выглядит вполне благопристойно, оскверняется корыстной оглядкой на цель. Человеческие поступки суть конкретные сверхчувственные существа; следуя по пятам за совершившим их человеком, они становятся после смерти реально ощутимы. Деяния же тех, о ком в ст. 14:13 Откровения говорится как об отныне блаженных, не нарушают их покой в посмертном бытии, но, напротив, способствуют тому, что умершие праведники могут пережить в духовном покое вздох облегчения — ибо «дела их идут вслед за ними». Обетование блаженства умершим подводит к пришествию Сына Человеческого на белом облаке, и это пришествие, как уже отмечено, не совпадает в Апокалипсисе с концом мира.
Несколько видоизмененный мотив «новой песни» встречается в третий и
