У слабого сообщества, в свою очередь. Тоже есть замечательная особенность. Когда оно сталкивается с неким явлением, которое не может ни подчинить, ни уничтожить, то определяет это явление поотношению к себе, как больное, ненормальное и преступное.
«Ну что с него взять, он же помешанный! И мама у него, кстати, такая же».
Очень удобная позиция, если не выражать ее вслух.
Ну и не выражали.
После моего дебютного выступления с железякой в ночи все вдруг вспомнили за что мне, собственно, пятилетний срок впаяли. И решили оставить в покое. Якобы. Но я то понимал что администрация отомститза своего добровольного помощника, ведь активист-свой, плоть от плоти. Не простят. И активист тот-как ходячее подтверждение слабости. И активист тот, вот уже год прошел, так мило улыбается встречным людям, деревьям улыбается, мурашам трудолюбивым тоже улыбается и с конфетными фантиками разговаривает.
Пару раз ко мне подсылали каких-то прирученных имбицилов, которые уговаривали меня совершить побег в машине с дерьмом. Я очень вежливо объяснил им, чтобы они больше не подходили ко мне, если не желают присоединиться к любителю природы и конфетных фантиков.
Но мне все-равно провели через бирку, висевшую на кровати, косую красную полосу-«склонен к побегу»-и контролеры будили меня через каждый час. «Не убежал еще?»
Знаешь, брат, там на малолетке я сделал одно очень важное открытие. И это открытие помогло мне лучше понять если уж не самого себя, то отношение к себе других людей. Мне приоткрылся взгляд со стороны.
Что я увидел?
Все они, все эти люди, менты, зеки, большие и маленькие, взрослые и недоразвитые, все они до лютой ненависти завидовали мне.
Отвечаю.
Я буквально чувствовал эту зависть, как-будто она была чем-то материальным, физически ощутимым.
Понимаешь, у всех их, у каждого из них, была в жизни какая-то цель. У каждого своя, но существовала некая сверхзадача, которую они судорожно стремились разрешить. Кто-то хотел выйти на свободу, кто-то мечтал о должности начальника отряда, кто-то желал заработать, кто-то украсть…
И только я ничего не хотел…
Ни о чем не беспокоился.
И ни к чему не стремился, кроме того, чтобы просто жить прямо сейчас, в каждой, стремительно проходящей секунде. Жить не ради чего-то достижимого, а жить потому что рожден человеком. Да, человеком! Обыкновенным человеком, а не будущим завхозом, завмагом, трубоукладчиком, космонавтом, разбойником, вождем, депутатом, милиционером, пенсионером, трупом.
Это отсутствие стремления к созиданию или к разрушению, где необходима обязательная социальная идентификация, вызывало у окружающих самое отвратительное раздражение. И мне было немного жаль этих несчастных. Но уже тогда мне хватало понимания для того, чтобы ни в каком виде не принимать участия в их жизненном брожении. Да и не до них мне было.
В то время я очень хотел учиться!
Бедные зоновские педагоги!
Почти все они (об исключениях я расскажу позже), были профессионально не пригодны. По системе «куда бумага-туда ичеловек» они получили место в школе для трудновоспитуемых и умственноотсталых подростков, в нашей лагерной школе.
Я измучил их своей одержимостью. И мне думается, что обучая меня по предметам, они невольно повышали уровень собственных знаний. Очевидно, они впервые встретили такого глупого юношу, который учится тогда, когда никто не заставляет.
А еще, в потаенном углу промзоны, я сотворил себе макивару. Обмотал ее ватином, задрапировал куском просоленного брезента-и всякую свободную минуту проводил в отработке и постановке ударов. Потом вкопал в землю автомобильную покрышку и долбил в нее кувалдой, увеличивая мощность этих самых ударов.
Так и жил: история-литература-бокс. Химия-физика-метание заточенных электродов. Геометрия- география-удары локтями и коленями.
Ну и, сам понимаешь, братуха, время от времени отправлялся за эти успехи в карцер для медитативных занятий.
Если тебе вдруг показалось, что в те времена я пребывал в некоем вакууме, то это, конечно, не совсем так. Просто я недостаточно ловок во владении художественным словом, чтобы оживить в твоем воображении полную и объемную картину моего пребывания на малолетке.
И вообще, я подозреваю что в бытовой истории человечества многое искажено или неправильно понято именно из-за косноязычия или нетерпеливости рассказчика. Но что поделать-творцы творят, а хроникеры строчат.
Однако я не творец и мои слова могут повлиять разве что на ужесточение режима содержания в какой-нибудь отдельно взятой колонии. На месте это может показаться неудобством, а в сущности это является благом. Но к такому пониманию трудно прийти находясь внутри схемы, внутри механизма, да еще зажатым его шестернями.
Так вот, о внутренних слияниях и расторжениях.
Постоянные стычки, драки между отрядами, война за каждый сантиметр жизненного пространства, перманентное нагнетание обстановки страха, провокации отрядных мусоров: «Еще одно нарушение и отправим в Читу на спец-усиленный!»
Короче, что тебе говорить…
И как бы друзья, и как бы враги. И от этого бесконечного «как бы» тошно на душе и тоскливо.
Еще и день рождения приближался.
Никогда я не радовался дню своего рождения. И по собственной воле никогда его не отмечал.
Но в то время был у меня лагерный корешок по фамилии Музолевский. Его отец служил актером в воронежском драмтеатре. И мальчишка этот сидел за какую-то глупость, подрался из-за барышни с сынком местной партийной шишки. Парень нравился мне своей независимостью и начитанностью.
Мне же довелось познакомиться с его отцом в родительский день. Было там такое мероприятие. Один раз в году в зону запускали ближайших родственников с целью проведать своих отпрысков в местах их непосредственного обитания.
С тех пор мы переписывались с этим дядькой. Мне помогали эти письма, помогали не забыть о том, что есть люди, которые общаются с другими людьми просто потому что все мы-люди. Он делился в этих листках своим пониманием жизни, просил присматривать за сыном. Вот, пожалуй, то единственное, зачем я когда-либо «смотрел».
Так вот, Музолевский-сын решил отметить мой день рождения. Он скрывал, но я точно знал, что несколько месяцев он откладывал в отдельный мешочек, который хранился в каптерке, всякие ништяки- конфеты, джем, пряники… Где-то даже раздобыл пачку сигарет Salem. Короче, он очень старался.
Но вечером, накануне празднования, меня отвел в сторону, подальше от любопытных ушей, тот самый подтянутый лейтенант Линза, заместитель начальника отряда и завел странный разговор.
— У тебя завтра день рождения? Я слышал, что ты и еще несколько осужденных отмечать его собираетесь.
— Собираемся.
— Как?
— Ну стол накроем… Посидим, на гитаре побренчим… А что?
— Как бы тебе сказать, — Линза чувствовал себя как-то неловко,
— Не стоило бы делать этого именно завтра. Может быть, сегодня отметите? Или через день?
— Не понимаю, Сергеич, почему же не завтра?
Действительно, я не понимал.
