карцера.
Увидев, что он проигнорировал земляков, я тут же договорился с банщиком, чтобы Саид смог смыть с себя камерную грязь и выбить из одежды раздавленных клопов. И пока чеченец полоскался под душем, я накрыл нехитрый стол из того, что было под рукой.
Отряд вкалывал в промзоне. А я закосил от бессмысленного труда с температурой, которая нагоняется до любого деления при помощи пачки сигарет с фильтром, врученной лагерному фельдшеру.
У меня не было какого-то осбенного расположения к этому горцу, но я хорошо помнил свое состояние, когда сам выходил с кичи. Меня просто-напросто боялись встречать, хотя и подкладывали под шконку новую уже ушитую по размеру робу и сигареты.
Вот я и встретил Саида.
Потом мы сидели за бараком на кирпичных ступенях всегда запертого черного хода, пили чай с липкими карпамельками и перекидывались изредка короткими репликами. Говорить-то было не о чем.
Саид что-то гнал на своих земляков, переходя с русского на чеченский. Грозил им жестоко поломанной судьбой. Потом умолкал и оба мы смотрели скаторжанской тоской за забор, где видны были груши и крыши, откуда доносился то отрывистый мужицкий смех, то напевный девичий мат. Заливался пес. На шесте торчал скворечник. Пахло бензином и наваристым домашним борщем. А облака в синем небе казались другими, более светлыми и более свободными.
Через несколько дней после нашего сидения на задворках, Саид получил посылку от своих родственников из Чечни.
Само собой разумеется, что отрядные активисты не решились его ограбить. И он, под завистливые взоры тех, кто никогда не успе6вал дойти с посылкой до барака, прошествовал мимо входной двери, мимо курилки, прямо под яблоню. Свалившись рядом со мной на лавочку и обрушив под ноги мешок, он отчеканил: «Сеструха грев подогнала. С консервного завода».
При этом черный Саид так загадочно улыбался, словно радовался чему-то никому не известному. Было ясно, что эту радость доставляют ему уж точно не продукты, появляющиеся в его руках из глубины серого толстохолстинного мешка.
Расстелив на земле газету, Саид раскладывал на нее содеожимое посылки. И я уверен, что именно после того, как он развернул бараний курдюк, моя яблоня задохнулась и перестала плодоносить.
Ничего больше не любил я в своей жизни так, как любил эту яблоню… Я дал ей имя — Наташа. Она, эта яблоня, часто снится мне. Она снилась мне даже вчера, и даже теперь, когда я рассказываю тебе о том, что все кончено, мне кажется, что я чувствую ни с чем не сравнимый запах цветущей майской яблони.
Саид же в этот момент ничего не чувствовал.
Да и май давно прошел.
В его ладонях, одна за другой, выросли три консервные банки с надписью «Завтрак туриста». Он облегченно выдохнул: «Здесь!»
Отвечаю, брат, в тот момент мне открылся секрет его, как мне казалось, клинической задумчивости. Выяснилось, что с самого перламутрового детства Саид курил коноплю. А его родная сеструха, единомышленница, по всей видимости, работала на консервной фабрике. В Грозном, может быть. Или в Урус-Мартане.
Представь, родной мой, целая консервная банка, под завязку утрамбованная зимним адыгейским ганджибасом!
И это теперь я понимаю, почему он сотавался равнодушным к восточным сладостям, несколько отдающим, правда, бараньей задницей. А тогда я еще не знал, как именно распределятся ценности в моей дальнейшей жизни, потому что до того самого дня, пока не попробовал план, жил зря. Жил не зная тайны конопляного дыма. Дыма, которому нужен солнечный свет для легкости вдохновения и первые заморозки для конкретизации восприятия.
Дым.
Тихий переход на остров светотени.
Нарушились основные законы структурной стройности объектов. Кастрированное научной педагогикой сознание стало неожиданно быстро саморазвиваться, и вслед за этим выявлять и воспроизводить давно утраченные качества космической сущности человека. Качества, которые в обычном состоянии подавлены приобретенным страхом перед неизвестностью.
Да, брат мой, да, именно этот страх перед необъяснимым, страх ведущий к механической деградации, и хотел убить в своем сыне просветленный Авраам.
Но хитрый Яхве, который и был тем самым Необъяснимым, желая и дальше оставаться инкогнито, чтобы внушать страх, развел Авраама как лоха. И вместо познания предложил ему обрезаниею Так люди получили еще одного постового, приставленного к голове.
И в дальнейшем, и теперь, на каждую попытку совершить побег из тюрьмы однозначности, мы обретаем все новых и новых сторожей, наряженных в разноцветные униформы карающих добродетелей.
Уж кто-кто, а ты из собственной практики должен знать, насколько иллюзорными бывают привычные материальные предметы и насколько спорными оказываются аксиомы.
А люди…
Переезжая как-то через через саратовскую пересылку, мне попался журнал, хороший такой журнал. Кажется, Маргарита Пушкина его издавала. В этом журнале я вычитал, что ангольские партизаны только потому так успешно сражались против правительственных войск, что постоянно курили африканскую коноплю. Они утверждали, что трава делала их невидимыми.
Даже не сомневаюсь.
Даже не сомневаюсь.
Любой может стать невидимым, если методично начнет разрушать в себе общепринятую систему координат и избавляться от микроскопических привычек, связывающих нас с трехмерным миром. От тех привычек, которые приросли к нам, будто раушеи к корпусу затонувшего судна, и уже не понятно, фрегат ли это, или окаменевший приют для простых организмов.
Подумай о том, чем пропитана кровь и на что сориентировано внимание так называемого «нормального человека». Лабиринт безысходности. Еда, совокупление, защита имущества, повышение зарплаты, продвижение по службе, улучшение жилищных условий, збота о здоровье, благополучие ячейки общества. Вот и все возбудители положительных эмоций.
ФАктор прогресса.
Отвечаю, братишка, я цепенею от некоторых серьезных вещей, транслируемых обществу. Особенномне нравятсяпередачи о борьбе с наркоманией! Под видом этой «борьбы» телеведущие рекламируют наркотики, с точным указанием мест, где можно приобрести зелье. И тут же сообщают цену, видимо для того, чтобы барыги на средний показатель равнялись.
Мне известна эта тайна.
Наркотики — это альтернативный способпредотвращения массовых беспорядков, которые может учинить отчаяявшееся население страны.
Тут же и продовольственная программа решается — за счет уменьшения числа едоков.
Если бы на Лысом Острове был героин, то не случилось бы там никакой мясорубки. Все скололись бы тихо, а владельци порошка, наверняка, еще бы и солдат на него подсадили. Так бы все и вымерли, как динозавры.
Я тебе позже об одной коммандировке расскажу.
Власть1
