Миссис Максвелл разрыдалась. Ужасный, сотрясающий все тело приступ горя никак не вязался с ее аристократическим лицом и копной седых волос. Потрясение, вызванное этим всплеском эмоций, еще более усилилось, когда Майя заметила, что на лице миссис Максвелл, несмотря на все рыдания и громкие горестные всхлипы, не было ни слезинки. Она напоминала великолепно сделанного робота, запрограммированного на то, чтобы выражать горе.
Майя положила руку на ее дрожащее плечо и сказала.
— Пожалуйста, не надо. Не надо плакать, в самом деле, не надо. Не стоит.
Миссис Максвелл начала подавлять рыдания и находить слова в глубине своих страданий.
— Ты и заикаться не должна о том, чтобы покинуть меня. Я запрещаю. Слышишь? Я и подумать боюсь, что мне опять предстоит остаться в одиночестве. А ты еще так много можешь сделать… Пообещай мне, что останешься.
— Ну…
— Ты не покинешь эту комнату раньше срока.
Майя не могла устоять перед мяуканьем бездомной кошки, тем, как скулит голодная собака, или как ее просит несчастная хозяйка. Но ее душа все еще дрожала, когда она произнесла:
— Обещаю.
Глаза миссис Максвелл сразу же заискрились, словно пара голубых озер, отражающих безоблачное небо; ее худые плечи перестали дрожать, а рука погладила темные волосы Майи.
— Я знала, что могу положиться на тебя, моя дорогая. Теперь беги в постель и пусть тебе снятся горы, купающиеся в лунном свете. Молодым всегда снятся сны, в то время как старики вынуждены вечно глядеть назад в затянутую туманом долину несбывшегося.
Майя быстро вернулась в свою комнату в дальнем конце лестничной площадки, и не могла уснуть до первого проблеска утреннего света, превратившего окно в сияющий экран.
Майя расчесывала прекрасные седые волосы миссис Максвелл.
Это было столь же сложно, как ухаживать за гривой породистой лошади. Густые, длинные, мерцающие тысячей серебристых огоньков, они вибрировали под пальцами девушки, живя собственной жизнью, и издавали тихое потрескивание. Отражение миссис Максвелл наблюдало за ней из зеркала на туалетном столике.
— Как ты аккуратна, дорогая моя. Можно подумать, что ты где-то обучалась обязанностям горничной.
— Когда-то я расчесывала волосы матери, — объяснила Майя. — Они были не столь красивы, как ваши, но такие же густые.
Миссис Максвелл подождала, пока волосы не были уложены в обычную прическу, и заговорила снова.
— Тебя удивляло, почему я всегда держу шторы закрытыми? Почему, независимо от времени суток или яркости солнца, я сижу в этой комнате и читаю при газовом свете?
Майя глубоко вздохнула. Любопытство овладело ею, но страх хотел спрятаться за ширмой незнания.
— Удивляло… Но это, конечно, не мое дело.
Миссис Максвелл встала и положила ладонь на плечо девушки.
— Если ты хочешь помочь мне, то должна знать. У тебя хватит смелости, чтобы помочь мне?
Майе внезапно захотелось оказаться далеко-далеко отсюда и шагать куда глаза глядят в одиночестве, с головой, очищенной от всякой информации и чужих мыслей. Она ответила:
— Я не очень храбра, миссис Максвелл. К тому же, верю, хоть и не хочу того, в живые тени.
— Вот поистине бесценное выражение! Живые тени! Именно это они и есть — разве не так? Но даже тени могут кусаться. Сосать кровь. Вытягивать жизненную энергию из тела и жиреть на наших стонущих душах. Сделай мне маленькое одолжение, дорогая, и в награду можешь взять мою лучшую кашемировую шаль.
— Что… что вы хотите от меня?
Улыбка миссис Максвелл была столь нежной, голос столь льстивым, а ее красивые глаза столь трогательными, что только слепой и глухой мог устоять перед ней.
— Подойди к окну, раздвинь чуть-чуть шторы и выгляни в сад.
Ужас ворвался в комнату и положил свои ледяные руки на колотящееся сердце Майи. Она отрицательно замотала головой.
— Не могу. Попросите сделать что-нибудь другое…
— Но ты должна. Пока ты не увидишь их своими глазами, не оправишься от первого потрясения. Ты не сумеешь мне помочь, а ведь ты хочешь мне помочь, правда? Правда? Правда?
Несколько шагов к окну показались ей путешествием через огромную страну, залитую газовым светом, а задернутые темные шторы — хрупкой преградой, которая только и сдерживала порывы страха. Ее пальцы погладили пыльный бархат, потом, с отчаянной решимостью раздвинули их, и через длинную прорезь стало видно грязное оконное стекло.
Сзади послышался голос миссис Максвелл.
— Не слишком широко. Они не должны подумать, что я сдаюсь.
Поначалу она испытала облегчение. Вид столь знакомый, естественный, прозаичный…
— Бояться тебе нечего. Пусть глаза побродят по заросшей вереском местности, где неугомонный ветер колышет высокую траву и кроншнеп ровно скользит на фоне серо-голубого неба. Теперь опусти глазки и порадуйся, что не видишь нечего более страшного, чем невысокий забор сада и заросшую кустарником лужайку между ним и домом, напоминающую лоскутное одеяло. Теперь взгляни прямо вниз…
…Они стояли между двумя запущенными цветочными клумбами и смотрели на окна. Они неподвижны, как мраморные статуи, — бело-красные тени, вскормленные страхом и чувством вины, а теперь неприступные, как каменные плиты на покрытом снегом горном склоне. Высокий мужчина средних лет с седеющими волосами и густыми усами. У него раскроен череп, и запекшаяся кровь образовала нечто вроде малиновой шапочки. Светловолосая девушка, симпатичная и очень молодая. Однако ее разорванная глотка выглядит вовсе не симпатично, а кусок неровно оторванного дыхательного горла отсвечивает в ярком солнечном свете, как полированная слоновая кость…
Откуда-то из безграничного пространства донесся голос миссис Максвелл.
— Теперь ты видишь, почему я никогда не раздвигаю шторы.
Майя глубоко вздохнула и упала в обморок.
Сияющее солнце расточало по золотой пустыне волны белого зноя. Вдали стояли неподвижные фигуры мужчины и молодой девушки.
Потом над пустыней пронеслись раскаты резкого шепота:
— Майя… Майя, очнись, детка.
Солнце превратилось в шипящую газовую лампу, пустыня задрожала и постепенно трансформировалась в знакомую комнату.
Майя подняла голову, и искра воспоминаний разгорелась во всепожирающее пламя.
— Я их… их… видела… видела.
Миссис Максвелл осторожно поставила ее на ноги, затем подвела к ближайшему стулу.
— Да, дорогая, я поняла. Они были не такими уж страшными, правда? Просто двое людей, которым в некотором роде… нанесли телесные повреждения. Не хочешь ли выпить капельку чего-нибудь крепкого? Может быть, бокал хереса?
— Нет, спасибо. Скажите, пожалуйста, кто они?
Лицо миссис Максвелл стало темнее тучи.
— Ты уже второй раз суешь нос не в свое дело. Достаточно того, что мужчина — это… то есть был неверным мужем, а девушка — бесстыжая тварь. Оба они преступники. И их злодеяние продолжает жить.
Правда стучалась в голову Майи, но она все еще не хотела встречаться лицом к лицу с неизбежным. Должно же быть другое, более приемлемое объяснение или, по крайней мере, факт, представленный в
