каждую субботу и воскресенье у моря. Но у меня это не получается. И у очень многих других. А для него это, видимо, просто.
Мне хочется сказать в его адрес что-нибудь неприятное. Но в этот момент Лена достает из сумочки фотокарточку, протягивает ее мне.
— Это мы как-то фотографировались вместе: я, Семен и Томка.
Я беру в руки любительский снимок. Фигура у Лены отличная: стройные, длинные ноги, тонкая талия, небольшая грудь. Подружка полновата, но тоже молода и миловидна. Между ними, обняв девушек за талии, — Семен. Внешне мужчина как мужчина. Немного, правда, оплыл жирком, но когда человеку за тридцать, это, вероятно, не такой уж и большой грех. Выглядит самоуверенным и самодовольным.
Должно быть, из тех, которые убеждены в том, что им позволено больше, чем другим.
Я возвращаю фотографию.
— Должно быть, вы хорошо плаваете, Лена.
— Как топор! Сколько меня ни учили — ничего не получается.
Не трудно представить, как усердно и старательно обучал ее держаться на воде и плавать брассом тот же Чижевский.
Снова я чувствую, как скулы мои наливаются злостью.
— Пару раз мы ездили всей компанией в Донецк. Кстати, Семен обещал подыскать там для меня работу. Что ни говорите — и город гораздо лучше нашего, и жизнь там совсем другая.
— Жизнь, в основном, везде одинакова. Все зависит от того, как относиться к ней, что хотеть от нее.
— Ах, бросьте. Вы думаете, я не знаю, чего хочу?
— Нет, почему…
— Я знаю, что у меня есть то, чего нет у многих других. Я красивая. Разве не правда?
— Правда.
— И молодая.
«Разумеется, ты совсем еще девчонка, — думаю я. — Нет и двадцати двух. Ну и что?»
Мне почему-то вспоминаются блоковские стихи.
— Мне все говорят: тебе только в кино сниматься.
— А талант, Леночка?
— Перестаньте. — Она недовольно отмахивается рукой. — Как будто неизвестно, как это часто делается: протекция, хороший режиссер — и будь здоров! — Сказано это безаппеляционно. — Возьмите ту же… — она называет фамилию молодой, но уже довольно известной киноактрисы. — Скажите, у нее талант? Смазливенькая мордочка, хорошая фигурка — и все!
Доказывать ей, что она неправа, наверняка, бесполезно. Будь это парень — я бы ему сказал, что он дурак. Но она не парень, и я молчу. Молчу и думаю: сумеет ли эта девчонка когда-нибудь разобраться в том, что действительно хорошо, а что плохо?
Но ей нет никакого дела до моих мыслей. Томно сощурив глаза, она смотрит на плывущую в сизом дыму эстраду, что-то мурлычет себе под нос и в такт оркестру выбивает пальцами на краю стола какой-то судорожный ритм.
Ей нравится здесь. Нравится, что на нее с нескрываемым вожделением посматривают юнцы, небрежно развалившиеся на стульях за соседним столиком и чувствующие себя неотразимыми в накрахмаленных белых сорочках и хорошо сшитых черных импортных костюмах. Если бы в этом ресторане танцевали — Лена была бы нарасхват.
От выпитого коньяка зрачки у Лены расширились, глаза стали еще чернее, щеки разрумянились.
— Если вам приведется встретить Чижевского, передайте ему, пусть он никогда больше мне даже на глаза не показывается. Трепач!
— Охотно… — отвечаю я, хотя, если говорить откровенно, никакого желания встретиться с Чижевским не испытываю. Он внушает мне антипатию.
Наконец нам приносят два лангета, и некоторое время мы молчим, занятые серьезным делом: жилистое, жесткое мясо упорно не поддается тупым ножам. Потом мы пьем из стаканов жидкий черный кофе.
Лена берет сигарету. Я зажигаю спичку, даю ей прикурить. Наблюдаю, как, откинув назад голову и вытянув трубочкой губы, она пытается пускать колечки дыма.
— Правда, что за границей большинство женщин курит? — спрашивает она.
— Не знаю. Статистическими данными по этому вопросу я не интересовался. У нас в редакции, например, курят одна из машинисток (ей около пятидесяти), молоденькая практикантка из Киевского университета и жена ответственного секретаря. Никто из них, по-моему, никогда за границей не был.
— А мне бы хотелось побывать в Париже. Интересно… И вообще…
— Интересно, — соглашаюсь я, — если уже приходилось побывать в Москве, Ленинграде, на Рижском взморье, в Закавказье, на Черноморском побережье, на Байкале…
Мимо нашего столика проходит компания броско одетых мужчин и женщин.
— Артисты Одесской эстрады, — доверительно сообщает мне Лена, провожая их взглядом. — Третий день выступают в ДК металлургов. Обратили внимание, какая чýдная силоновая блузка на той певице? Блондинке… И где только они достают такие вещи!..
Вскоре мы выходим на улицу. В молочном тумане висят расплывчатые пятна фонарей. Лена, слегка пошатываясь, берет меня под руку.
— А знаешь, — она переходит на ты, — я рада, что мы познакомились.
— Я тоже.
— Правда? — она останавливается, поворачивается лицом ко мне. Грудью я чувствую упругое прикосновение ее груди. Совсем рядом ее яркий и широко накрашенный чувственный рот. Мне кажется, она ждет, что сейчас я положу ей руки на плечи, привлеку к себе, поцелую.
Позади слышен скрип отворяемой двери. Двое мужчин в обнимку вываливаются из вестибюля на улицу. Я достаю папиросу, закуриваю.
— Знаешь, — говорю я, — надо подумать, как бы тебе подыскать интересную работу. С перспективой…
— Ладно, потом… Все вы сначала обещаете золотые горы, — она так и говорит: не златые, а золотые, — а потом в сторону… Сейчас пора домой. Живу я далеко, на поселке… В Кузнечном переулке. Полчаса трамваем телепаться. Провожать не стоит. Мы с теткой в одной комнате. Она давно дрыхнет. — Лена зевает, слегка прикрывая пальцами рот. — Скорей бы в постель. Завтра опять рано подниматься… Машина попалась бы — мог бы отвезти.
Но на такси в такое время здесь рассчитывать не приходится, и мы направляемся к трамвайной остановке.
Около сквера нас догоняет небольшой, заляпанный грязью служебный автобус и неожиданно резко тормозит. В распахнувшуюся дверь выглядывает шофер.
— Домой? Садись, подвезу.
— Сейчас, Петя, — отвечает Лена. Потом обращается ко мне: — Видишь, как повезло. Знакомый шофер. Если хочешь, можем встретиться завтра. Часов в… семь. У большого «Гастронома».
Я киваю головой. Она дотрагивается ладонью до моей руки, подбегает к «ГАЗу» и скрывается в дверях. Я смотрю вслед удаляющимся красным огонькам стоп-сигналов, потом не спеша направляюсь в гостиницу.
На следующий день я с утра закончил свои дела и, решив, что мне совершенно ни к чему
