В одно прекрасное солнечное утро мужчина поднял глаза от омлета, который он всегда ел за завтраком, и увидел белого единорога с золотым рогом во лбу. Единорог мирно объедал розовые кусты. Мужчина пошел в спальню и разбудил жену.
— В нашем саду пасется единорог, — сказал он. — Среди роз.
Жена приоткрыла один неприветливый глаз.
— Единорог — сказочный зверь, — буркнула она и повернулась к мужу спиной.
Мужчина медленно спустился в сад. Единорог изящно ощипывал тюльпаны. Мужчина сорвал белую лилию.
— На, единорог, — проговорил он. Единорог вежливо съел белую лилию.
Со счастливой душой — потому что в его саду гулял единорог — мужчина снова поднялся в спальню и опять разбудил жену.
— Единорог, — сказал он, — съел белую лилию.
Жена смерила мужа ледяным взглядом.
— Ты совсем обезумел, — холодно выговорила она, — и самое разумное будет запереть тебя в сумасшедший дом.
Мужчина, который всегда считал такие разговоры бестактными, а в это солнечное утро, когда по саду гулял единорог, счел их и вовсе непристойными, благоразумно промолчал.
— Ладно, там видно будет, — после паузы сказал он и шагнул к двери. — А у единорога во лбу золотой рог, — добавил он на прощание и спустился в сад. Но единорога там уже не было. Мужчина сел под розовый куст и уснул.
Как только муж ушел, жена встала и быстро оделась. Она была очень возбуждена, и в глазах у нее светилось злорадство. Она позвонила в полицию и психиатру; она умоляла их поспешить, а смирительную рубаху они захватили сами. Когда психиатр и полицейские прибыли, они сели в кресла и внимательно, очень внимательно, на нее посмотрели.
— Мой муж, — заявила она, — видел сегодня утром единорога в нашем саду. — Полицейские глянули на психиатра, а психиатр глянул на полицейских. — Он сказал мне, что единорог съел белую лилию, — добавила она. Психиатр глянул на полицейских, а полицейские глянули на психиатра. — И он сказал, — закончила она, — что у единорога во лбу золотой рог.
По сигналу психиатра полицейские вскочили и схватили ее за руки. Они долго не могли с ней справиться, потому что она отбивалась отчаянно, но в конце концов они с ней справились. Они надели на нее смирительную рубаху, и в это время порог гостиной переступил ее муж.
-— Вы говорили вашей жене, что у вас в саду гуляет единорог? — спросил его психиатр.
— Это сказочный-то зверь? — с усмешкой переспросил мужчина.
— Больше у меня сейчас вопросов нет, — сказал психиатр. — Уведите ее. Я очень сожалею, сэр, — снова обратился он к мужчине, — но вашу жену поразило безумие.
Злобно визжащую женщину увезли в лечебницу, а мужчина жил потом долго и счастливо.
Мораль: умный безумного не разумеет.
Исход Эммы Метр
Эмма Метр ничем не отличалась от тех незаметных пожилых женщин, которых вы постоянно видите в вагонах подземки или за прилавками провинциальных магазинов, чтобы мгновенно о них забыть. Жидковатые, пыльно-песочного цвета волосы, невыразительное лицо, голос... да, просто голос как голос, я решительно его не помню. Ей дали рекомендательное письмо какие-то наши знакомые, прослышавшие, что нам нужна кухарка, — мы собирались провести лето на острове Мартас-Винъярд, милях в ста к юго-востоку от нью-йоркского побережья. Внешность, повторяю, была у нее самая заурядная, никакой другой кухарки нам найти не удалось, и мы решили ее взять. Она пришла поздно вечером накануне нашего отъезда, и мы сняли ей номер, потому что она жила довольно далеко от гостиницы на Пятьдесят пятой стрит, где мы остановились. Правда, она непременно хотела вернуться домой, чтобы поговорить со своей квартирной хозяйкой, но я пообещал позвонить ее хозяйке сам.
В одной руке Эмма Метр держала потертый рыжий саквояж, а в другой — древнего облезлого бульдога. Его звали Бедди. Бульдог — ему шел восемнадцатый год — ворчливо пыхтел и бранчливо кряхтел, но нам позарез нужна была кухарка, и мы согласились взять его с собой, если он не будет соваться нам под ноги, а Эмме под руки — когда она готовит еду. Оказалось, впрочем, что соваться-то он никуда и не может: он лежал — шумно, но совершенно недвижимо — там, куда Эмма его клала, пока она не перекладывала его в другое место. Я ни разу не видел, чтобы он двигался сам. Эмма сказала, что взяла его крохотным щенком. Она объявила нам со слезами на глазах, что разлуки с ним вынести не может. Это поразило меня, но ничуть не растрогало. На мой-то взгляд, он был совершенно невыносим.
Я лег спать и, сейчас же забыв про Эмму, превосходно выспался, а вот моя жена очень долго не могла из-за нее уснуть. Она сказала мне утром, что чувствовала себя как-то странно, думая о нашей новой кухарке и ее Бедди. Она не объяснила мне толком, в чем было дело. Просто ей казалось, что они какие-то странные. Когда мы упаковали чемоданы — часам к трем дня, потому что мы очень не любим упаковываться, — я позвонил по телефону в номер Эммы Метр, но она не ответила. Мы забеспокоились: наш пароход уходил через два часа. Куда могли исчезнуть Эмма и Бедди? Это выяснилось только в четыре часа. Раздался еле слышный стук в дверь, я открыл — на пороге стояла Эмма Метр, и в руках она держала своего Бедди, а он сопел и пыхтел, словно утомленный пловец.
Жена сказала Эмме, чтобы она поскорее упаковывала свой саквояж: нам пора было выходить. Но Эмма ответила, что она уже собралась и только вот электрический вентилятор ей положить некуда.
— Вам не понадобится электрический вентилятор на Винъярде, — сказала жена. — Там и днем-то не слишком жарко, а ночи просто довольно холодные. Да и в коттедже, который мы сняли, нет электричества.
Эмму Метр явно обескуражили эти слова. Несколько секунд она пристально смотрела на нас. Потом сказала:
— Ладно, я придумаю что-нибудь другое. Может, если не выключать воду в моей комнате, то все устроится. — Мы с женой сели и молча уставились на Эмму. В комнате слышалась только сиплая одышка Бедди.
— Неужели ваш пес не может посидеть тихо? — неприязненно спросил я.
— Это он разговаривает, — ответила Эмма Метр. — Он все время разговаривает, да ведь я его буду держать в своей комнате, и он не помешает вам отдыхать.
— А вам он никогда не мешает? — спросил я.
— Он мешал бы, — сказала Эмма, — по ночам, да я включаю вентилятор и не гашу свет. При свете он ведет себя потише — не храпит. А вентилятор его и вовсе заглушает. Я подставляю под лопасти картонку, и получается, что Бедди вроде бы даже и в комнате нет. И может, если пустить ночью воду, чтоб текла в раковину, так я и без вентилятора обойдусь.
— Хм, — сказал я. Потом встал и приготовил два коктейля. Мы с женой собирались отпраздновать выход в море — но в ту минуту нам просто необходимо было выпить. Жена не сказала вслух, что на Винъярде в Эмминой комнате не будет водопроводного крана. — Скажите, что с вами случилось? — немного помолчав, спросил я Эмму. — Мы с женой уже начали волноваться. Вы почему-то не ответили на мой телефонный звонок.
— Я никогда не разговариваю по телефону, — объяснила нам Эмма Метр. — Я его боюсь. А из номера я ушла. Я не могла там уснуть. Я ходила домой на Семьдесят восьмую стрит, чтобы поговорить с миссис Маккой.
Я оторопело опустил бокал.
— Вы хотите сказать, что ушли на Семьдесят восьмую стрит вчера вечером? — спросил я.
— Да, сэр, — ответила Эмма Метр. — Мне надо было предупредить миссис Маккой, что я уезжаю. Она моя квартирная хозяйка. И не могу я спать в гостиницах. Они ведь всегда прогорают. Ты уснешь, а она
