Он будто прочел мои мысли.
— Я очень сожалею, что пришлось разбудить вас так рано. Вы, наверно, тоже поздно легли вчера, как и я?
— Вы что, читаете чужие мысли?
— Не обязательно быть криминальным инспектором, чтобы понять, чем именно вы сейчас раздражены.
— Вовсе не раздражен. Я вообще, между прочим, никогда не раздражаюсь…
— Завидую вам. А я вот раздражаюсь, и довольно часто. Мне приходится видеть так много фальши и низости в отношениях между людьми, что иной раз просто невозможно сдержаться.
— Значит, вы к тому же склонны к морализированию?
— Есть у меня эта слабость, верно. Однако хоть вы и 'стоик', но сейчас явно раздосадованы. Потерпите несколько минут, мы скоро будем на месте. Не люблю ездить на своей машине в центр, там просто приткнуться негде.
— А разве у вас нет удостоверения о том, что машину разрешено парковать в любом месте?
— Есть, конечно. Но я им не пользуюсь, в отличие от вас…
— А откуда вам известно, что у меня есть такое удостоверение? Значит, вы начали новое расследование с меня? Кстати, я тоже почти не пользуюсь своим.
— Вы 'почти', а я — никогда.
— Крайне любопытно было бы узнать — почему?
— Не хочу отличаться от обыкновенных людей.
— Но все равно отличаетесь от них! Вы имеете власть над ними.
— Только над теми, кто совершает преступления.
— Это немало.
— Я бы сказал точнее — это тяжело.
— Не понял — что тяжело?
— Чувство униженности, которое испытывает человек, соприкасаясь с идиотизмом преступлений.
— А, вот как? Значит, вы — за 'умные' преступления?
— Не пытайтесь разозлить меня. Вам не хочется беседовать со мной?
— Почему же? Напротив. А далеко еще идти?
— Нет, тут совсем рядом — на бульваре Витоши. Во времена Яворова[4] его называли на тогдашний манер 'Витошки'. Не кажется ли вам, что в этом есть какое-то обаяние?
Я даже остановился от неожиданности. Ишь ты — 'Яворов', 'на тогдашний манер'. Хочет пустить пыль в глаза 'культурным' разговором! Ну что ж, пусть…
— Я разбудил вас и взял с собой, потому что по предварительным данным понял: вы, вероятнее всего, найдете здесь материал для своей будущей пьесы. А если так, то лучше всего вам самому все видеть и слышать с начала до конца.
— Хм… до конца. Что вы считаете концом расследования?
— Разоблачение преступника.
— Неужели не ясно сразу, кто виноват?
— Почти всегда преступники стараются оставаться неузнанными или свалить вину на когото другого. А 'другие', как правило, молчат и этим выгораживают преступников. Для нас главное — не обвинить невиновного.
— Неужели такое возможно сегодня?
— Почему же такое 'сегодня' невозможно? Социализм не делает людей ангелами.
— Ну а что представляет из себя наш случай?
— На первый взгляд он очень прост — покончил самоубийством старый человек. Я же думаю, что он был убит.
— А кто вам сказал, что он покончил с собой?
— Близкие, которые нам позвонили.
— И вы предполагаете, что они вас обманули, а на самом деле вместе убили его, как в романе Агаты Кристи 'Восточный экспресс'?
— Не все. Кто-то из них.
— А другие его выгораживают…
— Мне кажется, что другие просто не знают точно, что произошло.
— А что произошло?
— Сейчас постараемся разобраться. А все-таки, что ни говорите, наша работа — одна из самых интересных…
— Никто этого не отрицает.
— Мне кажется, вы сейчас начнете писать свою пьесу мысленно, не дождавшись даже, когда мы придем на место…
— Я уже начал.
— Правда? Значит, не теряете времени.
— А его у меня нет, времени-то, чтоб его терять. Если пьеса получится, она должна быть написана как можно быстрее.
— Та-ак… Я обещал товарищу Гуляшки стимулировать вашу энергию, но, по-моему, в этом нет необходимости. Прекрасно! Теперь прошу вас наблюдать за мной, точнее, за тем, как я буду работать с фактами. А потом я, с вашего позволения, буду комментировать их в беседах с вами.
— Как Шерлок Холмс обсуждал действия с доктором Уотсоном? Это, знаете ли, довольно старый способ, к нему прибегал еще отец детективного романа, великий поэт Эдгар По, а потом его развил Конан Дойл. Но у меня нет желания использовать этот способ в своей будущей пьесе… если я вообще напишу ее!
— Но ведь вы уже начали писать, не так ли?
— Нет ничего легче, чем начать пьесу, стихотворение, даже роман…
— Сложнее завершить их, я понял. А вот я должен, обязан закончить любое начатое расследование.
Тем временем мы подошли к углу бульвара Витоши и улицы Патриарха Евтимия.
— А если вам не удастся закончить какое-нибудь дело?
— Тогда я должен буду подать заявление об уходе.
— Но почему? Вы же не ясновидец и всего знать не можете.
— Всего — пожалуй, но то, что необходимо, обязан знать.
— У вас есть уже какая-то конкретная идея по поводу нашего дела? Или, может, интуиция подсказывает вам, кто совершил преступление в эту ночь?
— Кто-то, кому это было нужно, кто не мог не совершить его.
— Любопытный взгляд на вещи…
— Мне именно такой необходим.
— А то, что вы не воспользовались служебной или личной машиной и из-за этого мы потеряли двадцать минут, — не поможет ли это убийце?
— Наоборот, это даст ему возможность успокоиться, досочинить свою версию…
— А если он уже убежал?
— Не думаю. Сегодня на рассвете не было ни одного самолета на Запад.
— На Запад? Почему вы думаете, что…
— Потому что люди, которых вы сейчас увидите, — будущие герои вашей пьесы — не рискнут бежать через границу с рюкзаком по туристским тропам, они пользуются для этого самолетами.
Мы уже поднимались по лестнице старого дома.
— Извините, Пирин, а… а почему вы считаете, что это не самоубийство?
— Потому что люди редко кончают жизнь самоубийством, чаще их убивают другие. Кроме того, я уже знаю, что 'самоубийца' — старый, заслуженный герой Сопротивления.
