никогда не встречал более странных женских глаз. В них как будто застыл тихий плач, затаился на дне, но выражение глаз и лица тем не менее было какое-то непреклонное, упрямое, что ли…
— Садитесь…
Она подняла с земли кокетливую сумочку — синий мешочек, обшитый красной тесьмой с 'молнией' по середине, села в машину и с треском захлопнула дверцу. Вот тут-то она и ответила на мой ехидный вопрос о том, почему она предпочла 'Запорожец'. Сравнение со старым кузнечиком и белой бабочкой было забавным, но она даже не улыбнулась и снова надолго замолчала. Кто она такая, что с ней происходит? Падший ангел, которого ничто земное не волнует? Я был почти уверен, что если я коснусь ее, все равно - оголенного ли плеча, или гладких черных волос, или тонкого смуглого лица с чуть впалыми щеками и прекрасным ртом, — рука моя ощутит холод мрамора. А она стояла на солнце…
— Ты просто влюбился, человече, — отозвался наконец Цыпленок. — Поэтому и запутался.
Гео покачал головой.
— Эх, если бы так!… Ну, еще совсем немножко терпения. Впрочем, я же говорил вам -может быть, все это от жары… В общем, мы подъезжаем к Пловдиву, и я спросил ее: 'Хотите, пообедаем где-нибудь вместе?' — 'Я не голодна'. Хоть бы взглянула на меня при этом, так нет же — смотрит сквозь стекло на дорогу и молчит. Мне стало обидно, не скрою, и я решил высадить ее, как только пересечем городскую черту, пусть топает пешком. Но с другой стороны, любопытство заело. Да, да, любопытство, не буду лгать. Я никогда не говорил вам об этом… Очень красивые женщины наводят на меня страх. Я знаю, что я не для них, и поэтому никогда даже не пытаюсь знакомиться с ними. А ее я пригласил пообедать потому, что мне не давала покоя эта тихая музыка в глазах, это необъяснимое упорство, будто она сердита на целый мир, вообще эта холодная таинственность, совершенно не соответствующая ее возрасту.
Впрочем, вы сейчас сами убедитесь, что у меня были все основания для любопытства. Перехожу к фактам. Ну, мы уже едем по городу, мы почти в центре, а она неподвижно сидит в машине, словно ничего вокруг ее не интересует. Вот сейчас-то, думаю, я ее и высажу. Но вместо этого я говорю ей: 'Где вы живете? Я отвезу вас'. — 'Давайте через туннель'. Ни намека на благодарность. 'Хорошо, тогда показывайте дорогу'. И вот, когда мы оказались на маленькой улочке Леонардо да Винчи, она, резко бросив мне: 'Остановитесь здесь', попыталась открыть на ходу дверь и выпрыгнуть из машины. Меня это, признаться, удивило — обычно пассажир предупреждает водителя о приближении к месту остановки. И я подумал: 'Врешь, милая, живешь ты где-нибудь совсем в другом месте, просто вдруг представила себе, какие сказки будут рассказывать квартальные сплетники, если увидят тебя в чужой машине. Да и зачем мне знать твой точный адрес, а вдруг я нахал…'
Я остановился возле тротуара, руки с руля не снял, словно говоря: 'Вот выпущу тебя и сразу же двинусь, так что страхи твои, малышка, совершенно напрасны…' она резко открыла дверцу, спустила свои длинные ноги наружу, схватила сумку, быстро оглядела пустую улицу и побежала назад, так что я видел только ее спину. А через несколько секунд она, как кошка, удирающая от погони, нырнула в подъезд пятиэтажного дома. Наверно, сейчас ее будут ругать мама с папой: где была, с кем, что делала?… Что ж, если бы больше заботились о ее воспитании, ничего такого бы не было. Но эти невероятно тоскливые глаза… Нет, тут кроется что-то непонятное, зарытое очень-очень глубоко. Ну ладно, все минет и перемелется, надо думать о дороге, а человеческие драмы скрываются за каждым окном. И я нажал педаль, чтобы включить первую скорость, зарекаясь когда-либо делать подобные глупости, тем более что мотор едва тянет.
В общем, даю, гарантию, что ничего бы не произошло, если бы тут не вмешался его величество Случай. Мне вдруг ужасно захотелось проверить манометром шины, особенно на переднем правом колесе — уже несколько дней эта шина потихоньку пропускала воздух. Вот теперь слушайте внимательно! — Гео не выдержал, закурил и, прикрыв глаза, словно от усталости, облокотился на спинку стула.
— Я очень внимателен, я весь превратился в слух, — нетерпеливо произнес майор. — Ты вылез проверить шины и…
— И вижу — та же девушка, те же глаза… смотрят на меня с некролога, прикрепленного к фонарному столбу![1] Смотрят на меня ее особенные глаза и как будто уверяют: 'Это я! Ты не ошибся'…
— Ну тебя совсем! — Цыпленок оцепенело втянул круглую голову в плечи. — Ты меня просто пугаешь…
— Да? А что же должен был почувствовать я?! Минуту назад я сидел рядом с ней, плечом к плечу, видел, как она напряженно дышит, как от дыхания поднимается и опускается ее блузка, слышал, хоть и мало, ее голос, наслаждался, хотя и подсознательно, ее ловкостью и гибкостью, когда она выскочила из машины и побежала назад, радовался ее свежести, молодости, которые могли навеять какие угодно мысли, только не мысли о смерти, и вдруг — 'год со дня трагической смерти…' С ума сойти можно! Я решил, что меня хватил солнечный удар, и опять уставился на некролог. Ну, конечно, она! Такие глаза долго не забудешь и не спутаешь ни с какими другими.
Гео Филипов сунул руку во внутренний карман помятого пиджака, вытащил сложенный вчетверо листок и подал его майору:
— Вот, отодрал на прощанье точно такой же от другого столба, на всякий случай. Я знал, что вся эта история не оставит меня в покое. Мне как будто объявили шах…
— И вправду, красивая девушка, — промолвил Цыпленок, внимательно вглядываясь в изображение на некрологе. Потом стал читать вслух, соблюдая интонацию и акценты соответственно перемене шрифтов:
— Но и ее глаза плакали, — Гео коснулся указательным пальцем портрета. — Голову прозакладываю — у нее, у живой (Гео выделил это слово) глаза плакали…
— А почему не предположить, что это сестры, ведь иногда сестры очень похожи друг на друга.
— Особенно если они близнецы, да? И я сразу же так и подумал. Но дело в том, что утонувшая в море Эмилия была единственной дочерью, а труп ее, кстати, не найден.
Цыпленок присвистнул. Он явно был захвачен рассказом.
— А ты, выходит, не сидел сложа руки!
— А вы бы как поступили на моем месте? Такое поразительное сходство… Даже если бы не было всего остального — этой жгучей тоски в глазах, молчания…
— Не знаю, как поступил бы я. Скорее всего, так же, как и ты.
— В общем, я бросил машину и как бешеный пустился следом за убежавшей девчонкой!
— Ты прав. Я вот только думаю — сделал бы то же самое человек не нашей профессии? Вряд ли. Самое большее, почесал бы затылок, махнул рукой ('Вот так случай!'), сел в машину и уехал. А потом стал бы рассказывать своим приятелям, с каждым разом прибавляя все новые подробности, пока не получилась бы действительно фантастическая история…
Гео прикрыл глаза. Он был уязвлен:
— Так, это камень в мой огород. Но если бы я занимался сочинительством, то мог бы и подождать, пока кончится мой отпуск, поразвлечь вас успел бы и после. А теперь мне все равно не остановиться, даже если бы и хотел…
