Сперва растаял снег, и получились лужи. Потом под солнцем эти лужи испарились, и стало совсем сухо… Вот только мокро и слякотно стало вдруг под носом у Букашки.
- Просто напасть какая-то! – в который уже раз воскликнула мама, промокая жиденькие букашкины сопли салфеткой. – Когда взрослый болеет, он хоть понимает, что с ним происходит. А ей, бедненькой, не объяснишь.
Они с папой стояли возле придвинутого к подоконнику комода и следили, чтобы восседающая на нем Сашка, не дай бог, оттуда не сверзилась. И украдкой, не заостряя на этом внимания, одевали ее для похода в больницу.
- Сейчас Саша туда пойдет, на улку, - продолжала мама, застегивая на дочке кофточку…
- Забавно, - сказал папа, нанизывая на ее маленькие лапки полосатые носки. – У нее есть дом, а все остальное – «улка». То есть, улка – это вселенная… А болеть ей, наверное, надо иногда. Чтобы организм научился бороться с вирусами и бактериями. Чтобы иммунитет появился.
- Иммунитет вовсе не на все болезни вырабатывается, - возразила мама. – От простуды нет никакой пользы, кроме общего ослабления.
- Ка! – сказала Сашка и показала рукой за окно.
- Правильно, – обрадовалась мама, – птич-КА на ул… Во вселенной.
- Она вовсе не на голубя смотрит, а на вон ту длинную таксу, - заявил папа. – Но все равно правильно. Собач-КА. Умница… А простуда даже если не вырабатывает иммунитет, все равно закаляет дух и воспитывает характер. Должен же человек когда-нибудь узнать, что на свете бывают и невзгоды.
- И именно папа с мамой должны их человеку предоставить… Из тебя воспитатель, как из меня балерина, - мама снова промокнула Сашке нос. – Дай тебе волю, ты бы только и устраивал ей невзгоды. Для закалки.
- Га! – сказала Букашка. Мама поддержала ее:
- Даже ребенку и то смешно от твоих рассуждений.
- Балерина из тебя нормальная, - заметил папа, окинув маму внимательным взглядом. - А «га», это «гав», так собачки лают, правда ведь, доча?
- Па! – отозвалась та.
- Видишь, ребенок говорит, что папа прав. Ребенок умный.
- Ребенок говорит, что это – памперс, - возразила мама, застегивая липучки по бокам. – Ребенок вообще не склонен лезть в споры взрослых, а говорит исключительно по существу.
- И это правильно, - кивнул папа. – Пойду-ка и я по существу спущу вниз коляску, пока вы доодёвываетесь.
… - Прямо, как мы с тобой, - заметил Сиреневый заяц, когда входная дверь за мамой захлопнулась. – Спорят и спорят, препираются и препираются…
- Они просто так разговаривают, - возразил Салатный. – Они не ругаются.
- А я разве сказал, что ругаются? Я сказал, препираются, – нахмурился Сиреневый. – Как мы. Мы с тобой, что ли, ругаемся?
- Да никогда! – воскликнул Салатный.
- То-то же, - кивнул Сиреневый, не замечая иронии. – Слушай, а про что они говорили? Кому «ему», и какой такой «нитет»?
- Понятия не имею, - признался Салатный.
- Я знаю! Я! – выбралась из коробки синяя гусеница с цветными лапками. – Щас ласскажу! Никому не «ему» и никакой он не «тет», а иммунитет!
- А-а, - понимающе кивнул Салатный. – Значит, не му, не тет… Все равно непонятно.
- Да никакой «не му», никакой «не тет»! – рассердилась гусеница и от возбуждения принялась кругами бегать по комнате. – Им-му-ни-тет! – выкрикнула она по слогам. – Слушайте внимательно! – она остановилась прямо перед зайцами: Им! Му! Ни! Тет!!! Ясно?!
- Ага, - снова кивнул Салатный. – Еще бы. Вот, значит, что. Им-му-ни-тет. А кто он?
- Он - никто! – завопила гусеница. – Он – защитные силы! Чтобы болоться с миклобами! С вилусами и бактелиями!
- А это еще кто?! – возмутился Сиреневый. – То не му, то не тет, то еще бактелии какие-то вислоусые!
- Вирусы и бактерии, - вдруг пробасил резиновый ослик. – Извини, гусеница, что вмешиваюсь, но они бы опять ничего не поняли. Ты неправильно произносишь. - Вирусы и бактерии, - повторил он. – Или вместе - «микробы».
- Спасибо, - сухо отозвалась гусеница. – Я вообще-то, когда сталаюсь, то выговаливаю. Вот: «р-р-р», - прорычала она раскатисто. А потом стала говорить, тщательно вставляя этот звук в нужные места: вир-р- русы и бактер-р-рии. Это такие маленькие-племаленькие звер-ри, котолые залазят букашке в ор-р-рганизм, кусают ее, и она от этого болеет. Вот.
- Ах, какие вредные! – воскликнул Сиреневый.
- Еще какие! – согласилась гусеница. – Злые и голодные!
- А почему мы их не видим? – спросил Салатный.
- Потому что они маленькие-маленькие-племаленькие!
- Маленькие зайцы, маленькие кроты, маленькие волки?.. – уточняя, стал перечислять Салатный.
- Да нет же! – вскричала гусеница. - Они совсем-совсем длугие! Хотя… Может и такие… А какая р-р- разница?
- Ну, не скажи, возразил Салатный. – Если они - голодные зайцы, надо просто дать им морковку, и они сразу перестанут кусаться.
- Ха! – сказал ослик. – А ты – умный. Это называется «лекарство» - когда что-то даешь, и микробы перестают кусаться.
- Тс-с!!! – прошептала гусеница, и, пятясь, вползла обратно в ящик с игрушками. – Идут!
Ничего особенного в больнице не происходило, а ночью Букашке вдруг стало плохо. Теперь - по- другому, теперь это совсем не походило на обыкновенную простуду. Мало того, что поднялась температура, самое неприятное, что ее несколько раз подряд стошнило. Ее тошнило и просто так, без всякой причины, и после каждого глотка воды, и даже когда мама пыталась кормить ее грудью… Никогда еще ничего подобного с ней не происходило, никогда еще ей не было так плохо. А она ведь даже не знала, что такое может быть, и вся она стала такая слабенькая и вялая, как тесто.
- Да что же это такое?! – причитала мама. – Что ж это с тобой, Букашечка?!
«Это злые микробы забрались ей в нос и сделали ее слабой, - догадался Сиреневый, - и тогда другие, еще более злые, залезли ей в животик».
«Точно так, - подумал ему в ответ Ослик. – Иммунитет-то ослаб».
«А в больнице всякие микробы так и шныряют – от одного ребеночка к другому, - подтвердила гусеница. – И по воздуху летают, и по полу бегают!..» - мысленно она не картавила.
«И никто их не ловит? – удивился Салатный. – Это же больница, там врачи…»
«Мало ли что! Микробы очень хитрые и хорошо умеют прятаться!»
«Ох, поймал бы я одну такую микробину! - нахмурился Сиреневый и мысленно погрозил кулаком. – Я б ее!.. Защекотал бы до потери сознания!»
«А я бы… - поддержал его Салатный. - Я бы ей сказал что-нибудь такое… Объяснил бы ей, какая она нехорошая, ей бы сразу стало стыдно, и она бы убежала!»
А Букашке тем временем становилось все хуже. Она не слазила у взрослых с рук и то засыпала, уронив горячую головку папе, маме или бабушке на плечо, то просыпалась и тихонько хныкала. А взрослые сгорали от жалости и тревоги и чувствовали себя самыми несчастными людьми на свете, оттого, что не могут ей помочь.
Если бы они только могли, они взяли бы все ее болезни на себя, и как бы им ни было тогда плохо, они бы радовались, что их любимая Букашечка здорова… Но нет. Никто еще так делать не научился, кроме, может, каких-нибудь волшебников.
