Джоан Мэтьюз
На краю радуги
Пролог
— Срочно? — прокричала Виктория Скотт в телефонную трубку. — Что может быть срочного в городишке Старк в глуши Миннесоты?
Она недовольно слушала баритон на другом конце линии, который объяснял ей обстоятельства дела, и смотрела на панораму Манхэттена из окна офиса, расположенного на девятнадцатом этаже. Вздымающиеся бетонные пики и глубокие впадины центра города, залитые сейчас золотистыми лучами заходящего солнца, создавали пейзаж столь же величественный, как горный хребет.
— Я все же не понимаю, зачем мне нужно там быть. Разве вы не можете уладить дела с недвижимостью без меня? Не могу же я все здесь бросить и вылететь прямо сейчас.
Ее родственница Люсинда, похоже, придавала особое значение выбору адвокатов, потому что если мужчина на том конце телефонного провода был так же сексуален, как его голос, с ним, пожалуй, стоило когда-нибудь встретиться.
— Мне очень жаль. Если бы я не была сейчас так занята…
Как и всегда, Тори была перегружена работой. Именно сейчас она добилась повышения по службе, ради которого работала четыре долгих года: должна была получить место помощника продюсера в «Ивнинг эдишн» — новостной программе, показываемой некоммерческим телевидением по всей стране. Меньше чем через месяц она должна была начать съемку своего собственного раздела программы и не собиралась покидать Нью-Йорк в такой горячий момент ради какой-то непонятной спешки в Миннесоте.
Ведь, в конце концов, Люсинда Хансен спокойно умерла во сне, оставив Тори свою землю, фермерский дом и все свои пожитки. Не пришлось даже заниматься ее больничными счетами, так как организацию похорон взяла на себя местная церковь. И вот теперь этот адвокат настаивал, чтобы Тори немедленно приехала для улаживания какого-то срочного дела.
— Вообще-то я надеялась, что вы с риэлтером сами составите опись имущества, — заметила она. — И если бы вы могли организовать продажу недвижимости, мистер… — Тори вдруг осознала, что еще не знает имени этого человека, а уже просит его об услуге. Она почувствовала легкое смущение.
— Мэтт Эриксон, — представился ее собеседник.
Он продолжил упрямо твердить о каких-то одиннадцати причинах, требующих приезда Тори в городок Старк.
— Кошки? — наконец поняла она. — Одиннадцать кошек? Но у меня аллергия на кошек! Живут в доме? Кто же их кормит? Там есть еще и кролики? И куры? Целый курятник? О, Боже мой! Хорошо, хорошо…
Поскольку у Тори была аллергия на шерсть, она старалась не иметь дел с животными. И на предстоящие две недели отпуска она не планировала никаких поездок. Но в какое-то мгновение перспектива поездки в провинцию показалась ей почти…
Ну, почти заманчивой. Целая неделя в глуши Миннесоты без толпы, без метро, без стрессов…
Она чертыхнулась про себя.
Чувствуя, что ею пытаются манипулировать, Тори уже была готова сказать «нет». Но неожиданно для себя она вдруг жестом выразила согласие, как будто адвокат на том конце провода мог видеть ее.
— Хорошо. Я приеду. Но вы должны помочь мне побыстрее уладить все это. Я действительно должна вернуться в Нью-Йорк как можно скорее. Ждите меня, — Тори вздохнула, — завтра вечером.
Мэтью Эриксон повесил трубку. Так, значит, это и есть родственница Люсинды, неуловимая Виктория Скотт. Оказалось, что у нее очень приятный голос с почти незаметным нью-йоркским акцентом. Сексуальный и мягкий — кроме момента, когда он сказал ей о кошках. Тут ее голос взлетел на целую октаву. Мэтт усмехнулся.
Он взглянул через кухонное окно на ряд сосен, купающихся в лучах закатного солнца. Дом Люсинды Хансен располагался напротив. Сейчас он стоял молчаливый и пустой, ожидая, когда Виктория заявит на него свои права.
Мэтт пролистал юридические документы старой дамы, своей любимой соседки. Как единственный адвокат в округе, совмещающий, кроме того, это занятие с другими, он хранил папки с документами дома и большую часть работы выполнял за своим кухонным столом.
К тому же он был единственным в этих краях агентом по недвижимости, о чем Виктории Скотт предстояло вскоре узнать. Он знал, что не сможет найти ни одного желающего купить ее владения. У жителей Старка было и так достаточно земли и не так много денег. Когда она приедет, он сделает ей некое предложение — на его взгляд, хорошее и очень щедрое предложение, поскольку сам он очень любил эти двенадцать акров леса, простирающиеся до Игл-Крика.
Из середины папки Мэтт вытащил старую фотографию Виктории с ее теперь уже покойной матерью, где Тори была запечатлена неуклюжим подростком. Две светловолосые головы были склонены друг к другу, руки сплетены, как у лучших подружек. Много лет Мэтт равнодушно слушал рассказы Люсинды о Тори, ее единственной родственнице, которую она считала пленницей Нью-Йорка, хранящей в сердце частичку Миннесоты. Поскольку Люсинда никогда не была замужем и не имела детей, она мечтала забрать Тори из Нью-Йорка и вернуть ее к чистому воздуху и густым лесам родного штата. «Как только Тори увидит красоту и простоту жизни в Старке, — убеждала Мэтта Люсинда, — она покинет опасный грязный город и вернется к своим корням».
«Ну да, конечно, — подумал Мэтт. — Захочет ли режиссер с телевидения отказаться от многообещающей карьеры ради замшелой старой фермы, полной кошек? Весьма сомнительно».
Наверное, ему следовало бы подчиниться здравому смыслу и самому принять необходимые меры. В конце концов, он мог бы найти новые дома для кошек, организовать продажу недвижимости по телефону и факсу и проследить, чтобы личное имущество Люсинды досталось в подарок ее друзьям, которые будут действительно ценить его.
Но это противоречило бы последней воле Люсинды. Она очень хотела, чтобы Тори прилетела сюда, надеясь, что сложности с наследством продлятся достаточно долго, чтобы девушка успела влюбиться в Миннесоту. Мэтт не мог пойти против желания своей соседки, хотя и без всякой радости ждал предстоящей встречи с преисполненной собственной важности городской девицей.
Условия, в которых воспитывались Мэтью и Виктория, во многих отношениях были столь же различны, как день и ночь. Мэтт вырос в сельской местности, в дружной счастливой семье, тогда как Тори — по рассказам Люсинды — с детства жила в тесных нью-йоркских квартирках вдвоем с матерью, которая предпочла сбежать из Миннесоты, лишь бы не выходить замуж за одноклассника, от которого она забеременела.
Но когда почти одновременно потеряла свою мать Тори и родители Мэтта погибли в автокатастрофе, он почувствовал какое-то родство с ней. Городская девчонка и деревенский парень стали сиротами, лишенными бескорыстной родительской любви, которая всегда их поддерживала.
Мэтт снова посмотрел на фотографию. Ему был знаком этот невинный, доверчивый взгляд голубых глаз девочки. Она еще не знала, не могла знать, что ее ждет. И у него остались подобные фотографии, где он был изображен со своими родителями. Знакомая тоска сдавила грудь, и он отложил снимок.
Его родители погибли четыре года назад, но боль была все такой же острой.
Крик пролетевших над головой канадских гусей вернул Мэтта к реальности. Было начало лета, и последние стаи возвращались на север. Не важно, что он чувствует, он должен покормить животных — своих и Люсинды.
Мэтт встал из-за стола и потянулся. Выходя из дверей, он мысленно все еще слышал слова Тори, вспоминал мягкость ее голоса и какую-то скрытую уязвимость. Он вдруг задумался, сможет ли понравиться ей, и, постаравшись скорее отбросить эту мысль, направился через ряд сосен к курятнику Люсинды.
«Не тешь себя напрасной надеждой, деревенщина», — предупредил внутренний голос.
