Оказанным доверием я был польщен и уверил Аллочкину маму и подтвердил это словом, хотя и бывшего, но офицера, что к Аллочке у меня не более чем дружеские чувства.
— Я очень надеюсь на Ваше благородство, Володя! — проговорила Аллочкина мама с видимым облегчением. Закрепила нитку, вынула из вязанья спицы, расправила на своей ладони крохотный, на детскую ножку носочек. Дала возможность издали полюбоваться трогательным изделием.
— Это для будущей Аллочкиной семьи! — пояснила она.
2
У Аллочки, однако, были свои соображения. За вечерним ужином она объявила:
— Завтра едем на тот берег озера. Площадки заложим там. Надеюсь, мужчины нас перевезут? — она вопросительно посмотрела на Лёничку, и внимательно на меня.
Аллочкина мама уронила вязанье на колени:
— Солнышко, это же опасно!.. — запротестовала она.
— Мамочка! Жизнь вся состоит из опасностей. Если бояться, лучше не жить! — Аллочка произнесла это с такой категоричностью, что никто не решился возразить. Ее нежные, наверное, еще не целованные губы самолюбиво поджались.
Лодка лесника, которой мы пользовались, явно не была рассчитана на пятерых. С низкими бортами, плоским дном, она легко кренилась и при неумелом обращении так же легко переворачивалась.
Но утро выдалось на удивление тихим. Ни морщинки на озерной глади, ни облачка в небе. Даже чайки без обычного крика спокойно облетали свои владения.
Двухкилометровый путь одолели благополучно, обогнули остров с молчаливыми соснами на обнаженных гранитных нагромождениях, пристали к пологому берегу.
Аллочка распорядилась: меня оставила в лодке, девчат и Леничку увела в лес. Я собрал спиннинг. Не успел сделать, несколько забросов, увидел Аллочку: с берега она наблюдала за моими рыбацкими стараниями.
— Я жду! — позвала она.
Мы плыли по курье, так на Урале называют узкие озерные заливы. Я неторопливо греб, Аллочка сидела на корме в неловкой напряженной позе, пальцы ее нервно поигрывали сорванной тростинкой.
Почему-то здесь, в уединении, пробудился у нее интерес к моей жизни. Она отрывисто выспрашивала где, как я живу, и что это такое — писательская работа? Я предпочел бы не разговаривать, просто любоваться великолепным днем, гладью вод, соснами на каменистых берегах, но, как и маму, терпеливо посвящал в подробности своего бытия.
— Все-таки, почему ты до сих пор один? — все так же отрывисто спрашивала она. — У тебя есть невеста?
— Была.
— Ну, и что? — в видимом напряжении Аллочка ждала. Я не знал, как объяснить, почему невеста не стала женой, ответил неопределенно:
— Хотела видеть во мне спортсмена.
— Она что, глупая была?
— Может быть, — засмеялся я.
Аллочка задумчиво покусывала кончик тростинки: в девчонке явно зрел дерзостный порыв. И точно. Я услышал требовательное:
— Можем мы где-нибудь остановиться? Хочу рядом посидеть!
Предупредить ее порыв я не успел: она вскочила. Лодка накренилась, черпанула низким бортом воды. Аллочка упала на сиденье.
Стараясь казаться спокойным, я молча вычерпывал воду. Аллочка с досадой сошвырнула с ног мокрые туфли, упрекнула:
— Все ты виноват!
Мы вернулись к острову. Я думал, прогулка наша на этом закончилась. Но Аллочка вдруг распрямилась, взглянула дерзко, с каким-то даже вызовом, сказала:
— Хочу искупаться! — Её руки уже ухватили край платья в желании раздеться, я остановил ее.
— Здесь нельзя. Глубоко…
— Ну что ты за человек! — чуть не в слезах воскликнула Аллочка. — Здесь нельзя, там нельзя! Где же можно?! А почему нельзя? Здесь мелко! Дно — вот оно! Каждый камушек видать! — Оскорбленное девичество бунтовало в ней.
Я нашарил в кармане монетку, оставшуюся от расчета за молоко, бросил в воду. Серебрушка, качаясь, посверкивая, тонула долго, пока, наконец, не легла на дно.
— Так глубоко?! — потрясенно выдохнула Аллочка. — Что же там, посреди озера?..
— Там, вообще, бездна! — успокоил я ее.
Не отрывая взгляда от воды, она задумчиво проговорила:
— Вот так и в жизни: плывешь и не знаешь, что под тобой бездна!
Рассудительность ее, меня тронула. Я знал песчаную косу на выходе из курьи, молча подплыл к мелководью, сказал:
— Купайся. Здесь можно.
Она в готовности сбросила платье. Решительно шагнула из лодки в воду. Я видел Аллочку во всем великолепии молодости. Как ни старался смотреть на небо, вдаль на горные хребты, все равно видел, как ласкала ее плечи голубая озерная вода, видел плавные взмахи золотисто-темных рук, видел в слепящем свете солнца радостный блеск ее глаз.
Ногами буровя воду, освещенная, возбужденная, она подошла к лодке, повернулась ко мне спиной, расстегнула, скинула мокрый лифчик, старательно выжала, просунула под лямки руки, сказала буднично:
— Сзади там пуговки. Застегни.
Пальцы не слушались, пуговки не застегивались, я делал все возможное, чтобы не прикоснуться к влажно-золотистой ее спине. Откинув голову с капельками воды в свисающих колечках волос, напряженно улыбаясь, она смотрела на меня поверх плеча.
Я едва сдерживал себя: еще одно зовущее движение, и нежные её губы вспухли бы от моих поцелуев!
С берега, из-за острова, донеслось:
— О-го-го! Ого!.. Алла, мы ждем!..
Аллочка повернулась, положила руки мне на плечи, прошептала:
— Ты ничего не понял, Володичка? Или ты все понял? — мокрой щекой она прижалась к моей щеке.
3
Пока мы рассаживались в лодке, протяжно, напористо, прошумело в мохнатых вершинах сосен. На Уральских озерах погода меняется вдруг: перевалит через хребет, скопившийся у подножья тяжелый ветер, и гладкая голубизна вод тут же взрябит, вспухнет перекатами волн, и озеро, протянувшееся между гор на многие километры, превращается в адскую кипень, в которой не устоять ни лодке, ни человеку.
Я правил прямиком к дому. Ветер напирал в бок. Волна шла быстрая, но мелкая, и была надежда, что пересечь открытое пространство мы успеем.
Туча надвинулась, озеро придавило хмарью, ветер лепил к телу рубашки, трепал волосы на головах
