отдельные слова, потом фразы и, наконец, вспышки жгучего и дикого бешенства. При этом в ход шли самые низменные слова, еще более грязные, чем те, что слышишь от торговцев рыбой или в Ньюгейте перед казнью. Да, я открыла в себе талант посылать такие проклятия, которые неведомы даже обитателям клоак, как если бы ко мне неизвестно откуда стекались все нечистоты...
— Продолжайте, мадам.
— Еще мне кажется, будто массы грязи накапливаются во мне, как в запруде у мельницы. Оттого-то я использую любой повод, чтобы сбросить с себя этот груз, — изрыгаю втайне проклятия и пишу нечто подобное в письмах, которые потом сжигаю. И все же, когда этикет вынуждал меня целый день быть на виду у людей, вернувшись домой, я чувствовала в себе нечто вроде потоков лавы. Совсем недавно, в ночь на первое мая, лава вырвалась наружу, так что я не узнавала себя. Около полуночи, переодеваясь ко сну, я увидела свое отражение в большом зеркале — со свечой в руке, пеной у рта и растрепанными волосами. С тех пор у меня такое ощущение, будто во мне открылось какое-то особое зрение. В лицах и голосах людей я замечаю все низменное, и всякое любезное слово, всякий вежливый жест кажутся мне лишь неудачно замаскированной ложью, которую все, зная об этом, тем не менее принимают. Это несоответствие становится тем заметнее, чем ярче блестят вечерние платья и мундиры. Во время важных посольских приемов или за роскошным столом мне так и хочется сорвать платье и произнести тост, который обнажил бы все внутренности земли. Но не это вселяет в меня беспокойство, доктор. Еще ребенком, держа в руках дорогой бокал, я сдерживала себя, чтобы не швырнуть его на пол; а поднимаясь на скалу или башню, я всегда слышала тайный голос, уговаривавший меня прыгнуть. Кроме того, есть еще нечто иное, чужое, что играет со мной как кошка с мышкой. Но меня пугает совсем не то, о чем я думаю, я спрашиваю вас о другом: как мне быть, если со мной случится подобное тому, что произошло в ту ночь?
После того как она закончила свой рассказ, который на самом деле продолжался немного дольше, мы снова погрузились в молчание. Я долго рассматривал дорогие жемчужины, рассыпанные по ковру, — когда княгиня рассказывала, что с ней приключилось, она схватилась за ожерелье и порвала нить. Прежде чем на Мальдивах или в Бахрейне будет выловлена одна жемчужина такого размера, два ныряльщика должны умереть от истощения сил, а третьего должна пронзить меч-рыба.
Конечно, в своих мыслях я был занят не ее последним вопросом. Очень часто случается так, что пациента и врача беспокоят совершенно разные вещи — так, друг Уолмоден, которому я лечил абсцесс, был всего больше озабочен цветом лица, казавшимся ему чуть желтоватым. Я замечал за людьми одну характерную деталь: угрозу для своего духа мы видим только тогда, когда ослаблена наша
Разумеется, меня не могли изумить хорошо известные мне фокусы дервишей, странствующих монахов в желтых одеждах и остро пахнущих капуцинов, которые рассеивались словно дым. К такому лечению в своей практике прибегают и священники с козлиными бородками, издавна утешавшие простолюдинов и их жен своими таинствами. Я без труда мог предложить сразу несколько способов лечения этого расстройства, не говоря уже о том, что его характер и происхождение не представляли никакой загадки, — ведь оно в известной степени входит в число недугов, традиционных для нашей нации. Этот мотив звучит и во мне во время каждой из моих ночных прогулок, когда от устроенных в западном вкусе дворцов я отправляюсь в кварталы, где беднота алчно кружит подле темного полюса власти. Такова двойная игра, встречающаяся и в нашей поэзии, где дух поочередно отражается то в светлом, то в темном зеркале. И совсем неудивительно, что мотив этот мы слышим тогда, когда отдельный человек пребывает в замешательстве; посвященному знакомы тайные праздники, напоминающие о Луперкалиях римского фавна, где некоторые члены нашего общества могут предаваться разврату. Совсем не желая оправдывать подобные зрелища (печальным примером тому может служить Карлтон-хаус), я понял благодаря им, как странно дополняют друг друга возвышенное и низменное начала. Зачастую мне кажется, что в таких эксцессах находит свое отражение негативная сторона одной добродетели — той внутренней
Однако не буду отвлекаться. Нередко страдание врезается в наш плотский мир подобно стигматам, и тогда врач уже ничем не может помочь. Однако я оценил свое положение и смог найти слова, которых от меня ждали. Указания мои были таковы:
— Для меня большая честь, ваше высочество, служить вам. Прежде всего я советую как можно быстрее переселиться в Челтенхэм, курортный сезон там еще не начался. Там вы сможете проводить время, соблюдая диету как в одиночестве, так и в обществе. Подавите в себе желание говорить с собой, однако без излишних усилий. Если тяга станет непреодолимой, то произносите в меру тихим голосом одно благозвучное слово, которое я вам сейчас напишу. Если же вы окажетесь в обществе, то повторяйте его про себя, слегка касаясь рукой ожерелья. Жемчужины на время замените плодами водяного ореха. Однако не думаю, что может возникнуть ситуация, когда ваше высочество будет злоупотреблять леденцами, которые я вам пропишу. Так вы обуздаете свой язык, а для укрепления ночного сна добавите к ним наркотическое вещество. В особенности рекомендую вам использовать курительные палочки: во время ночного сна возжигайте их на глиняных тарелках, а в течение дня подбрасывайте не жалея в открытый огонь. Я отдам шифрованное распоряжение мистеру Моргану, который в своей аптеке приготовит для вас все необходимое. Еще я оставлю вам исповедальную книгу, используемую в духовных орденах для испытания совести; тем моим пациентам, которые живут вдали от меня, она служит своего рода духовным зеркалом. При условии следования этим советам
могу обещать, что через месяц от вашего беспокойства не останется и следа. Наконец, было бы неплохо, если бы ваше высочество прибегло к услугам нашего сельского священника в качестве секретаря. В деревне встречаются удивительные натуры, которые ни в чем не уступают антикварам.
После того как я подробно изложил свои рекомендации, княгиня поднялась и позволила мне удалиться. Казалось, будто она догадывалась о чем-то большем, чем я предполагал; меня удивило, когда на мое прощание она ответила на старый придворный манер, поклонившись так, что одно колено и рука коснулись пола. Вероятно, этого жеста требовала исключительно ее гордость. Поклонившись, она подняла одинокую жемчужину из колье — гладкий шар величиной с мраморную вишню, имевший потрясающую окраску. Таким образом мне было подарено украшение, о котором не мог и мечтать даже лорд Клайв.
Когда антиквар вывел меня из комнаты, я заметил, что в прихожей навели порядок. Огонь был потушен, дверь в погреб заперта, лестница и шнур от люстры исчезли, а охотники, стоявшие у камина, удалились. Комната опустела как сцена после окончания спектакля. В моей работе меня удивляют вовсе не странные встречи. Гораздо более странным мне представляется то, что на любое безумие находится сколько угодно целителей. А коль скоро наш старый мир неколебимо совершает свой путь, у меня нет оснований сомневаться в том, что устроен он по высочайшему плану.
