У Зимина не было керогаза.
— Пойдем, возьмешь. Я к тебе подбегу вечерком, да? Развеем горе веревочкой, да?
— Заходи…
Пока в школе искали канистру, керосин увезли в другой конец села. Павел Иванович попросил в магазине налить ему пять литров подсолнечного масла…
Первым отблески огня в темноте заметил дед Паклин, он выскочил во двор и сразу догадался, что у соседа, городского учителя, горит сруб. Горит не шибко, но основательно. Дед кинулся на пожар, подумав, что соседи спят, но они не спали: шагах в пяти от сруба сидел по-татарски сам учитель, на нем была нейлоновая белая рубашка с галстуком и при запонках, штанов же на нем не было, одни плавки. Рядом с учителем, распластавшись, подобно трупу, лежал боров. Поверх борова, на боку его, лежал изодранный хомут. К этому моменту Рудольф уже догадался, что рано или поздно люди съедят его, но он блаженствовал. Не он первый, не он последний жертвовал волей ради брюха.
— Принеси-ка хлеба, дед, — не оборачиваясь, приказал учитель.
Дед сбегал домой и принес целую булку. Учитель, не поднимаясь па ноги, двумя руками, свободно, распахнул пасть борова и вложил туда булку, как в пустой сундук. Крышка захлопнулась, и по телу животного, мягкому, будто тесто, от горла до середины туловища пополз комок. Дед Паклин попятился от страха, крестясь, но задержался, повинуясь спокойной команде учителя:
— Посиди у огня. Рудольфа не бойся, он уже три булки вот так заглотил.
Сруб горел ровно и со всех углов.
— Карасином, что ль, облил?
— Самогоном. И постным маслом.
— Зачем самогон-то! Я бы карасину дал.
— Алкоголь — зло социальное, Нил Васильевич, его уничтожать надобно.
— Нет у тебя нахрапистости, Паша: попросить не умеешь, как надо, украсть боишься… — деду было жаль самогонки, и потому разоблачал он с удовольствием. — А не можешь, не берись, деньги бы заплатил, люди бы по-людски исделали. Тьфу на тебя, Паша! И торопишься, когти рвешь. Куды торопишься — неизвестно. Да.
Учитель старика не слушал.
— Весь самогон-то спалил?
— Весь, без остатка.
— Нисколь и не осталось? — Дурак ты, Паша, и есть! — Дед плюнул и отворотился от огня. Потом смягчился и спросил: — Тушить будем?
— Не будем.
— Пошто?
— Я так хочу.
— Натуральная беда с тобой, Паша!
Близ фабрики игрушек сверкали фары — там разворачивалась по тревоге пожарная машина.
