предзнаменования.
С превеликим трудом выбравшись из машины, он отметил, что прицеп на месте, и решительно зашагал к дому.
Входная дверь — новенькая, красивая, лакированного дуба, наверняка обошлась недешево. Открылась она легко, и Торстен Бергман очутился в свежевыкрашенном холле, где от стен и потолка приятно пахло чистотой. Изящная лестница, тоже дубовая, уходила в темноту второго этажа.
Оттуда, сверху, вроде бы доносились голоса. Впрочем, может быть, голоса долетали с улицы. Дом производил двойственное впечатление — с одной стороны, выглядел ультрасовременным, хотя, как говорится, не вполне завершенным, с другой же стороны, оставался темным старинным лабиринтом.
Внизу царила полная тишина.
Что ни говори, он ее получил. Работу. Скоро наверняка кто-нибудь придет и объяснит ему, что надо делать. И денежки будут, и работенка настоящая на денек-другой. А может, и порядочные люди найдутся, с которыми можно потолковать за кофе.
Он уже весьма воспрянул духом.
OPUS INCERTUM3
Торстен Бергман вошел туда, где, возможно, и находилось его рабочее место. Да-а, задумано все со вкусом и с размахом. Кухня большущая — множество рабочих столов и моек по стенам, комплексный блок посередине, стеклянные шкафы и электрические причиндалы. Открывалась она по левую руку.
Справа столовая и гостиная — гипсовые панели, аккуратно смонтированные и покрытые стекловолокном, козлы обойщиков посреди комнаты, на новеньком полу, не зря ведь он застлан газетами. Дальше там, вероятно, еще несколько помещений, но в потемках разглядеть трудно. На стуле — термос и недопитая чашка кофе. Похоже, давно стоят. Кофе, во всяком случае, холодный. И не просто холодный — плесенью отдает. Торстен отпил было глоток и тотчас выплюнул.
Чем дальше, тем гуще потемки. И передвигаться затруднительнее. Наверно, какое-то из окон заложено? То и дело натыкаясь на дверные ручки, услужливо отворявшиеся в непроглядно-темные комнаты, Торстен совершенно потерял ориентацию, но потом припомнил, что некоторые окна и впрямь закрыты картоном. Не иначе как потому, что наружные стены красили из краскопульта — в изысканный цвет под старину, причем недавно.
А вот это гулкое, просторное помещение, пахнущее плиточным раствором (еще не вполне просохшим, если нюх его не обманывает), — Господи, уж не ванная ли?
Хотя, может, у них тут умывальная? Или что-нибудь другое? Во всяком случае, определенно какое-то из «санитарных» помещений. Очень уж темно, толком не разглядишь. Ага, деревянная дверь — по идее, ведет в сауну. А здесь-то что — неужели ванна? Огромная, будто плавательный бассейн! Не остерегись он в последнюю минуту и шагни назад — аккурат бы туда и рухнул. С непредсказуемыми последствиями. Бог весть, сколько бы пролежал на дне этой ванны, или как ее там, с переломом шейки бедра.
Мог бы и помереть от голода и жажды. Никто ведь не знает, что он здесь. Разве только Пентти, может, удивился бы на минутку, куда он пропал и почему так и не пришел на стройку, где Пентти подыскал ему работу. А давешние мальчишки на мопедах давным-давно забыли о нем, им плевать, кто он и куда подевался.
Коли наверху и впрямь, как утверждал Пентти, есть жильцы, они, конечно, потихоньку учуют трупный запах. Само собой, ежели раньше не явятся ремонтники. Но на это надежды маловато.
Почти инстинктивно он начал ощупывать стену. Ну и темень! Не поймешь, что тут за плитка, вроде незнакомая какая-то. И работа на ощупь не ахти. Швы неровные, да и сами плитки местами, кажись, перекошены. Торстен опять провел рукой по стене, размышляя о том, что же это за люди тут работали. Электровыключатели кое-где попадаются, но тока в сети нет. Сколько ни щелкай, все без толку.
Многое, думал Торстен, стало бы проще, если б на худой конец удалось найти батарейный фонарик. Ведь не больно-то и разберешься пока, на кого, собственно, предстоит работать и что именно надо делать. И где взять материалы и инструмент, тоже неизвестно. А вот с фонариком можно бы хоть в первом приближении оценить ситуацию.
Не без труда Торстен сумел вернуться назад, в более гостеприимные помещения, куда проникал свет осеннего дня. На улице лило как из ведра. Здесь, в столовой и в гостиной, тоже темновато, раза два он споткнулся о брошенные ведра, потом запутался ногой в ворохе ветоши и едва не повалил на себя стремянку.
Неожиданно он опять очутился у входа, перед все той же редкостно красивой дверью. Где они только разыскали это чудо! По нынешним временам такая дверка не одну тысячу крон стоит. Интересно все-таки, почему тут не пожалели труда и денег, отделывая первый этаж, а второй оставили как есть? Снизу Торстен видел, что стены на лестнице лишь до половины окрашены в благородный золотисто-желтый цвет, а дальше идет старая штукатурка, грязно-синяя, в глубоких царапинах и щербинах, оставленных безалаберными грузчиками, а может, и жильцами.
Изящные перила и те обрывались внезапно. Странный дом, недоделанный, что ли, — такое складывалось впечатление.
Кто-то, никак, решил довести ремонт до конца?
С верхнего этажа, кажется, долетают какие-то неясные, приглушенные звуки. То ли телевизор работает, то ли вправду люди разговаривают — трудно сказать. На миг Торстену почудился детский голос, потом вроде бы душещипательная музыка и опять что-то неразборчивое, невнятное. Может, это все-таки уличные шумы?
Очутившись у лестницы, он не устоял перед соблазном шмыгнуть наверх и поглядеть на тамошние двери. Та и другая выкрашены грязно-коричневой краской. И на одной есть табличка.
Вернее, даже не табличка, а небольшой картонный прямоугольник, небрежно пришпиленный кнопкой.
«Софи К.» — вот все, что написано на картонке. Ну и народ, подумал Торстен, фамилию свою написать боятся. От страха перед полицией? Или может, они иммигранты, вроде как беженцы, причем без вида на жительство? А глядишь, тут и вовсе логово террористов, на этом неотремонтированном этаже. Он тщетно пытался вспомнить, не говорил ли Пентти про второй этаж чего-то особенного, но память, увы, не отзывалась.
Есть ли надежда, что у этих людей найдется такая вещь, как фонарь? Держат ли обычные люди у себя дома фонари? Н-да, трудно сказать. Удивительно, вдруг подумалось ему, а ведь обычных людей среди его знакомых вовсе не много. После смерти жены он как-то перестал с ними общаться.
Торстен нажал на дверной звонок. По идее, работает. Но внутри тишина.
— Алло! Здравствуйте! — громко сказал Торстен закрытой двери. — Я пришел класть плитку в нижнем этаже. Но там непорядок с освещением. Может, у кого фонарик найдется?
Ответа нет. Уж не ребенок ли там, за дверью? Тишина затянулась, действовала на нервы.
В голову полезли неприятные мысли. Вдруг его приняли за нехорошего дядьку, который, пользуясь отсутствием родителей, норовит знакомиться с маленькими девочками? Или может, за дверью психопат — глазом моргнуть не успеешь, как он выскочит из квартиры и долбанет по башке какой-нибудь железякой?
За дверью по-прежнему царило безмолвие. Кто бы эта Софи К. ни была, она определенно не слишком общительна.
Медленно и задумчиво спускаясь вниз, Торстен невольно прислушивался — а ну как дверь все ж таки с любопытством отворят и вновь захлопнут. Но никаких таких звуков не уловил.
В растрепанных чувствах — не то в отчаянии, не то в рассеянности — он
