ангел-хранитель настаивает. Зачем затруднять ему и без того нелегкую работу?
На нее оборачивались — еще бы, она не сняла форменную одежду, топ и фартук. Но ничего. Это меньшее из зол, которые на нее сегодня свалились.
Мыслей в голове было то ли слишком мало, то ли слишком много, но расслышать отчетливо не удавалось ни одну из них. Иви пыталась понять, злится ли она на Алана. Нет, вроде бы не злится. Разве злится жертва на палача после того, как он снес ей голову большим топором?
Впрочем, голова, хоть и звеняще-пустая, была на месте. А вот сердце будто вытащили из груди и разорвали на мелкие кусочки прямо у нее перед глазами.
Ничего. То, что нас не убьет, сделает нас сильнее. Прав был Ницше. И если она доживет до вечера, ну ладно, по-хорошему — до завтрашнего утра, потому что перенести ночь гораздо тяжелее, чем день, она станет невероятно, невозможно, несгибаемо и неоспоримо сильной.
Как Терминатор.
Нет, Терминатор, помнится, плохо кончил.
Как Жанна д'Арк. Черт, что ж за мысли такие в голову лезут…
Иви и сама не заметила, как ноги донесли ее до Юнион-парка. Вот и славно, парк — это то, что нужно. Парк — это природа. На природе хорошо размышлять о вечном. О трагичности истинной любви, например. Нет, об этом мы думать не будем. Лучше о зелени — о деревьях, травке, цветах.
Он ни разу не подарил ей цветов.
И как она раньше не обратила на это внимания?
Нет, цветы ни при чем. Гай вон тоже не баловал ее знаками внимания. Гай, Гай, Гай… Может, этот кошмар с Аланом послан ей в наказание за то, как она обошлась с Гаем?
Мысль произвела на Иви эффект откровения. И как она раньше не додумалась? Ведь это так просто. Судьба всего-навсего показала ей, что отмахиваться от тех, кто нас любит, дурно. Она, по правде говоря, не была уверена, что Гай ее по-настоящему любит, однако… это же урок, модель ситуации, урок не обязан быть идеальным. Идеальны только эталоны в Британском музее.
Иви опустилась на скамейку неподалеку от входа. Идти дальше не было сил, да это и не важно. Какая ей разница, ездят машины в пяти метрах или в полукилометре от нее. Ей не мешает. Мешает что-то другое, какая-то заноза, но вот где она… Иви вздохнула. Ничего не понятно.
Ей казалось, что она больна и бредит. Может, так оно и было. Она ведь не измеряла температуру, убегая из кафе. А что бы это изменило? Разве таблетка аспирина спасла бы ее от мук разрывающегося сердца?
Надо позвонить Гаю и попросить у него прощения. Вдруг тогда ей удастся проснуться? Как было бы здорово — проснуться и осознать, что это все нереально, что можно не плакать и не страдать, что дальше все будет только хорошо, она все сделает правильно…
Иви потянулась в карман за телефоном — телефона не было. Забыла. Досадно.
— Опять ты?!
Иви передернуло. Но — да, да и еще раз да — к скамейке, которую она облюбовала, приближалась ее старая знакомая. Точнее, незнакомая. На этот раз розовый платок был повязан поверх шляпы наподобие ленточки, и перчатки отсутствовали.
Вокруг как-то сразу прибавилось голубей.
— Здравствуйте, — вежливо кивнула Иви.
Хорошо быть вежливой, когда внутри пусто-пусто, ничего не осталось. Так просто улыбаться, кивать, говорить шаблонными фразами, вбитыми в голову еще в детстве.
— Ну здравствуй, здравствуй. Страдаешь? — Старуха улыбнулась.
— Ага. И даже не пытаюсь это скрыть. — Иви уставилась перед собой.
Старая женщина села рядом. Пахнуло немодными цветочными духами.
— И правильно, — согласилась она. — Что толку…
Она достала из сумки пакет с ломтиками хлеба для сандвичей. Иви молчала. Даже светская беседа о погоде казалась ей непосильной задачей. А соседка ее все равно сумасшедшая, это давно было понятно. Хотя кто из них сейчас, в этот конкретный момент времени, больше не в себе — еще вопрос.
— Что, думаешь, не вернуться ли в свою дыру?
— Берлингтон не дыра, — машинально отозвалась Иви. — У нас даже колледж есть.
— Ага, — усмехнулась старуха. — Думаешь, так сильно тебе не повезло?
— Почему же? Сама во всем виновата. — Хорошо разговаривать с сумасшедшими. Залезть в душу они все равно не в состоянии, причинить боль — тоже, а вот собеседника изобразить — запросто. Все ж легче. — Не надо было терять голову.
— Дуреха ты. Как думаешь, парень-то твой, из Берлингтона, почему не звонит тебе уже четвертый день? Как сходил на вечеринку к твоей рыжей подруге, так и не звонит. Стыдно, да и незачем.
— А у меня это на лбу написано? — без особого интереса спросила Иви.
Какая разница, что эта старушенция ответит? Все равно это бред, причем ее, Иви. Как печально — помешалась на почве несчастной любви.
А рыжая подруга у нее и вправду есть. Ну очень легкомысленная девушка эта Берта…
От этой мысли Иви перестала дышать. У Берты на днях был день рождения!
— А не гневила бы ты Бога, девочка. Любовь у нее несчастная, посмотрите на нее, пожалейте ее… Не мое это, конечно, дело — подсказывать вам, остолопам. Так что, когда он тебя найдет — а он найдет, — не отмахивайся сразу и не бросайся на него с кулаками. А сначала послушай, что он скажет. — Старуха крошила неуклюжими, узловатыми, некогда длинными пальцами мягкий хлеб.
У Иви защемило в груди. Внезапно, совершенно для нее самой неожиданно, брызнули из глаз слезы. Очень хотелось спросить эту странную женщину о чем-то, но было страшно и стыдно, больше страшно, а мысль, что больше такой возможности не представится никогда, пугала, как ночной кошмар.
— Ну не реви, не надо, нос распухнет. — Старуха вытащила из сумки платок — белоснежный, с ненавязчивой вышивкой. Откуда такой мог взяться в этой сумке? — Иди пройдись и возвращайся сюда минут через пятнадцать.
— У меня часов нет, — растерялась Иви.
— А ты по солнцу, по солнцу, — хитро прищурилась старуха. — Давай-давай.
— Спасибо, миссис… мисс…
— А не твоего ума дело, — назидательно качнула головой старуха. — Ну шевелись же ты, птички мои голодными останутся!
И Иви пошла, как будто ее в спину толкала невидимая сила. Теплый ветерок высушил слезы, но ничего не смог поделать с тревогой, угнездившейся на сердце. Да, теперь это была не тоска, а тревога.
Почему-то про Гая Иви поверила сразу. И от этого стало легче дышать.
Значит, она теперь совсем-совсем свободна? Господи, слава тебе!
Она сделала небольшой кружок по парку. Зелень, тени, чистые дорожки, няни с малышами, собачники со своими любимцами… Как хорошо. Как спокойно в мире после бури.
Странно только, что голубей нигде не видно. Неужели все слетелись к своей покровительнице?
Ой.
Она узнала его спину. А потом Алан обернулся. На лице его промелькнула такая гамма чувств, что Иви едва не расплакалась вновь. Это было бы некстати, потому что… где же платок?
— Иви! Слава богу!
Он подбежал к ней. Глаза совсем шальные, дыхание сбивчивое — долго искал. Зачем?
— Как ты меня нашел?
— Нашел! Нашел, и это важнее всего! Иви, я знаю, что случилось, но выслушай меня, пожалуйста.
Иви закрыла глаза. Не плакать. Не кричать. Не бить его по щекам.
— Главное.
— Что?
— Скажи мне самое главное. Я не хочу тебя видеть и слышать, но я обещала, что не прогоню тебя, пока ты не скажешь…
Он перебил ее:
