Шагают, теснимы женами еврейскими,
В рыданьях идущих во след Христу,
Невзрачными улочками иудейскими
К распятью Голгофскому, смерти, кресту.
Двенадцать старушек… Они не рыдают
И черных одежд по обычью не рвут:
Они лишь украдкой платком утирают
Старушечью горе-слезу.
Мерцают лампадки и ладан клубится,
Ночь за окном все темней:
Служит священник у Плащаницы
В старой церквушке своей…
Час подошел погребальному ходу.
Высится черное древо Креста –
И поплыло средь людей по проходу
Бледное Тело Христа.
Не очень-то стройно, не очень искусно
Печально подтягивал маленький хор –
И вышли двенадцать с Распятьем Иисусовым
В холодный полночный простор…
А на дорожках, грязью забрызганных,
Растоптанных вместе с раскисшим двором,
Сверкал белизною нежно рассыпанный
Снег девственно-белым ковром.
Ни луж, ни следов – только снега безмолвие,
Сказочных царств неземных красота,
Словно был устлан рукою заботливой
Скорбный путь Бога-Христа.
И шли за Распятым двенадцать послушных,
Объятых печалью Его дочерей:
Двенадцать лампадок, двенадцать старушек
И с ними седой иерей.
А город… Что город? Не знал он, откуда
Средь этой ненастной поры
Свершилось над ним белоснежное чудо
Божественной Отчей любви.
КАРТИНА
Моим любимым детям
Художник талантливой кистью своей
Картину одну
