Похоже, Ругеру это вовсе не показалось странным.
— Значит, там его укрытие.
— Три недели!..
— Наверное, скоро наступит поворотный момент, — произнес Ругер таким тоном, словно был известным специалистом по проблемам людей, живущих в ванной.
— Возможно, ему требуется время, чтобы залечить раны. Вот он и лечит их, — задумчиво произнес Ругер.
— А что это за раны, как ты думаешь?
Он посмотрел на меня и тут же отвернулся.
— Разные бывают раны. Когда ты вдруг оказываешься ненужным. Когда никому нет до тебя дела.
Я почти ничего не знала о Ругере, но поняла: с ним такое бывало. Чувство, когда ты никому не нужен. Может быть, домик на дереве стал его укрытием, его «ванной». Вопросы вертелись на языке, но не смели выбраться наружу. Вдруг я спрошу его о том, о чем он не хочет говорить, и тогда он спрыгнет с ограды и уйдет? Вот чего я боялась.
— Как зовут твоего папу?
— Фред. Фредрик Борг.
— Если через неделю он не выберется из ванны, я приду к вам домой, — решительно произнес он.
— Ладно, — согласилась я, подумав, что такие меры пожалуй, не понадобятся. Но если… то я буду только рада… Ну, что Ругер поговорит с моим папой.
На следующий день у нас не было первых уроков, и можно было спать все утро. Учителей отправили на семинар «Школа и новые информационные технологии». Классный руководитель сказал, что такие занятия ждут и учеников, только позже. Никто, разумеется, от таких известий в ладоши не захлопал.
Прежде чем открыть дверь в ванную, я некоторое время стояла и прислушивалась. Мама час назад ушла на работу в банк. Она сообщила, что ей поручили распределение фондов. Я не имела ни малейшего понятия о том, что это такое. Заметила только, что в последнее время она почти никогда не успевала навестить Лу. А о папе она вообще не вспоминала, как будто его и не было.
Исчезни я — она, наверное, и внимания не обратила бы.
Если бы я перебралась жить на дерево, она, пожалуй, не заметила бы разницы. По-прежнему уходила бы утром в свой банк, чтобы, как обычно, вежливо улыбаться клиентам. Может быть, время от времени ей бы казалось, что чего-то не хватает, но ей и в голову не пришло бы, что это что-то — я. Банк стал бы ее новой семьёй. Банк, столь важный в жизни отдельных людей и.промышленности в целом, как она объясняла. Голос у неё стал незнакомый, обезличенно бодрый и приветливый. Как будто она превратилась в другого человека.
Похоже, мама ходила в туалет и принимала душ только на работе. С тех самых пор, как однажды вечером ей удалось заставить папу встать, она не появлялась в ванной. Видимо, решила обречь его на Полное Одиночество. Она хотела, чтобы он сам сделал первый шаг. А если не может шагать — пусть ползет к ней.
А теперь папу, к тому же, вот-вот должны были выгнать с работы. Пришло письмо о том, что для продления больничного в школе, где он работал учителем истории и обществознания, ему нужна справка от врача. Но никакого врача в нашей ванной и в помине не бывало.
Может быть, это и вообще не болезнь, когда человек не хочет вылезать из ванны.
Из-за двери раздавались звуки, похожие на топот маленьких лапок. Я наклонилась, чтобы заглянуть в замочную скважину.
Он стоял, пошатываясь, между ванной и раковиной и смотрел в зеркало.
Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть, как это исхудавшее, бледное тело покачивается над зеленоватым кафелем. Он был как легкая пена на гребне волны, как пух одуванчика — вот-вот мог растаять и исчезнуть.
Я вошла в ванную и обняла его.
Он ойкнул, будто я сделала ему больно.
Он шатался так, словно вот-вот упадет, но я не сдавалась; схватив его, я решила не отпускать.
— Папа! Не уходи!
Но он вырвался и неуверенной походкой отправился к ванне, а там снова натянул на себя махровое полотенце.
Мне больше не было его жаль. Я сорвала с него полотенце — он сопротивлялся, но я оказалась сильнее. Он сжался на дне ванны, будто испугавшись, что я буду его бить. Тогда мне и в самом деле захотелось его ударить побольнее. Чтобы он, наконец, понял.
— Ты все прячешься! — рявкнула я. — Ты что, забыл, что ты мой отец — и отец Лу тоже?
Он попытался изобразить ироническую улыбку.
И тогда в меня снова вселился бес: рука сама взвилась в воздух, и я влепила папе пощечину.
Он изумленно уставился на меня. Щека покраснела.
Мне удалось взять себя в руки. Хотелось вся объяснить.
— Я знаю людей, у которых есть настоящие папы, — рыдания душили, подбирались к горлу, но я пыталась прогнать их. Справившись с этим, я откашлялась.