впрыгнуть с ней, с Галей, разумеется, в прошлое.
— Я не слишком сильно утруждала тебя откровенностью, — усмехнулась Петина жена, — но и твоя Анна только кажется беспомощной.
Ура, мне дали звание сильной личности. Что, интересно, мне с этим званием сделать?
— Галя, все кануло и быльем поросло. Я женюсь.
— Но это не значит, что ты умираешь, — она улыбнулась, а я с ней согласилась. «Нет, весь он не умрет». Но хватит ли Гале его души, которая, неизвестно еще, избежит ли тления под моим чутким руководством? — Я хочу тебя поцеловать. — Галя почти просила, а Кирилл всегда был джентльменом.
Я толкнула Петю, приславшего на диване:
— А что у Кирилла с Галей получалось: влага любви или кошкина вонючка?
— Что-что? — Петя быстро заморгал глазами.
— Я спрашиваю: были они любовниками?
— Ой, да мы все когда-то были любовниками, — Петя философски зевнул.
— А сейчас они почему целуются? — Я, кажется, вела себя неприлично.
— И правда. Зачем это вы там целуетесь? — громко сказал Петя.
— Берлиоз навеял, — ответила я за них и пошла к двери.
Только очнувшись в такси, я поняла, что никто за мной не пошел. Видимо, Кирилл решил, что ситуация поправима, и ждет меня дома или, что ситуация непоправима, и на правах товарища по несчастью меня ждет Петя, который все же никогда не оставит неподеленным свое богатство, нажитое нелегким трудом. Значит, теперь за свет в моей квартире будет платить Галя, а я, так и быть, за это буду навещать ее сына в швейцарском колледже. Я совсем разнервничалась, запуталась и захотела арбуза. Таксист повез меня к Раде.
Я утонула в ковре и, криво улыбаясь, спросила:
— Разуваться не надо?
— Разуваться не надо, только гувернантку я давно взяла, — насмешливо ответила Рада.
— А я арбуза хочу и погадать…
И я разрыдалась, а Рада прижала меня к большой и мягкой груди, погладила по голове и зашептала: «От дура ты, не девочка, а жеребец, но дура ж какая. Садовника цыганке присоветовала, и как бы Гришка меня прибил. Но дура ж, сама дура, и того нет, а нравишься ты мне как, да. Водки пошли выпьем».
— А погадать? — всхлипнула я на кухне.
— А че тебе гадать? — усмехнулась Рада.
— А у Кирилла женщина была и сейчас, наверное, есть.
— Ну и у Гришки моего Ленка есть. И что? Так я ее говном отделала. Облила. Понимаешь? На работу к ней пришла, банку достала. Как ливану…
— Зачем? — удивилась я.
— А положено так. А что хорошего вышло? Гришка пришел, меня убивал, а Ленка как была у него, так и есть.
— А арбузы есть? — спросила я.
— А как же. Есть. У меня есть. У Ленки нет. Зато у нее Гришка, — тяжело вздохнула Рада.
— Каждому — свое, — уточнила я.
— От же ты дура. Когда каждому свое, то коммунизм. Или в школе не училась? Тебе родить пора. Или ты пустая? — спросила Рада.
— А я по любви хочу, — сказала я тихо.
— Это правильно. У меня пацаны — загляденье. До Ленки деланные. Когда любовь была, — счастливо улыбнулась Рада и деловито спросила: — А твой с кем, говоришь, загулял?
— Со мной, наверное, — ответила я, а Рада молча, не удивляясь, ждала окончания фразы, окончания, которого я сама, увы, не знала.
В молчании мы выпили еще по рюмке и я, набравшись хмельной наглости, задала вопрос, который теперь мучил меня больше, чем проблема Гали с Кириллом:
— Рада, а как ты говно в банку сложила?
— От же ты и дура. Попробовать хочешь? — Рада засмеялась, а потом заплакала. — Не от хорошего это, ошибку я сделала. Поняла? — Она строго посмотрела на меня.
— Поняла, — согласилась я и последним усилием воли преодолела новый приступ любопытства.
— Значит, ты его увела? — строго и почти жестко спросила Рада.
— Нет, я и не знала ничего. Мы еще в школе встречались. Потом разошлись…
— Ну и не твой он. Оставь, — вынесла приговор Рада.
— Да замужем она, за его другом замужем. Мы семьями дружили, — попыталась объяснить я.
— За другом замужем, семья невенчана. От лукавого все ваши страсти гаджиевские.
— А ваше цыганское говно от бога, да? — взорвалась я.
— Ты, значит, ко мне в дом пришла и меня же лаешь? — угрожающе улыбнулась Рада.
— Ага, а ты меня выгони, а я Взятку купать поеду, — заплетающимся языком твердо сказала я.
— К мужику? На ночь? — уточнила Рада.
— Да! — с вызовом ответила я.
— Не выгоню тогда. Переспи. Жалеть будешь. Завтра решишь. Сладкий он, Взятка твой? — вдруг спросила она.
Сладкий! Ой, сладкий! Я могла бы вцепиться руками в волосы и, раскачиваясь на табуретке, вопить, орать и плакать: «Сладкий, ой сладкий!» Потому что правда наконец открылась мне. Не погоня за возрастом, не ушедший поезд, не скука, а только он, потому что только он. И что мне до Кирилла с его вареным покоем и сухими узкими губами, если есть вечная молитва «только он». И что мне до Гали, Наташи, Рады и серной кислоты в банке с говном, если все проходит и скользкая накипь несовершенного будет как медаль, которую на грудь не повесишь. И меня уже не наградят за верность, потому что вкус уличного поцелуя не разгонял кровь по телу цистернами, а просто заставил мое сердце постоянно работать в ритме быстрого «тук-тук». А множество измен уже состоялось и простилось. Не с тем, не там и ни за чем.
…Только я и пьяной себе уже давно не верю.
— Свободная ты, Аня. И счастливая, — вздохнула Рада.
— Дайте счастливому деньги, — попыталась напеть я.
— Тебя этим не исправишь, — сказала Рада.
— Или не испортишь, — гордо уточнила я.
— Приезжаешь раз в год на арбуз, только душу бередишь, — усмехнулась хозяйка.
— Я больше не буду.
— Да езди, чего там. Весело с тобой. Я тебе в зале постелю.
— Подожди, — я дернула Раду за руку. — Спой мне, я совсем растратиться хочу.
— Купчиха, да? — засмеялась Рада и вышла из кухни, вернувшись с гитарой, села напротив меня, опустила глаза и надрывно, но тихо запела:
Мои очи были черные-непокорные, но Кирилл обнимал Галю, потому что «что-то осталось» в нем от нее, а я обнимала рюмку, потому что даже в неприличном богатстве Гале понадобился кусок моей нищеты. Мне не надо было уходить, пить и ночевать у Рады. Когда-то Пасха рассказал мне о Шамбале. Это было единственное место, которое стоило искать. Пасха уже давно ищет Шамбалу. Я не могла стать для него важнее этого поиска. Где-то дома у меня валялся большой рюкзак. Для длинного пути. Из которого возвращаются не все. Но это, по крайней мере, не цветочки паровозиком нюхать. Пьянству — бой. Я заснула прямо за столом, неумело разбросав вокруг глупые мысли…
