– Ну и как? – у меня появилась слабенькая надежда на хоть какое-то взаимодействие и поддержку.
– А никак, – вновь усмехнулся Дмитрий Викторович, а у меня опять внутри что-то оборвалось.
– Да… Прилетали вертолеты огневого прикрытия. По четыре штуки. Зависнут на высоте полутора километров и на таком же удалении и оттуда начинают выстреливать свои НУРСы и противотанковые ракеты, которые благополучно разрывались в верхушках деревьев. Вертолетчики даже из своих пулеметов стреляли… А боевикам хоть бы что. Наши просили летунов, чтобы те поближе переместились и били на поражение. Но это было безуспешно. И эти Ми-24 продолжали прилетать и с этого же расстояния добросовестно выпускали свои неуправляемые снаряды и управляемые ракеты, да всё попусту.
– А артиллерия?
– Там боевики подобрались к нашим позициям уже так близко, что когда начала артиллерия работать, то немного накрыла и своих. Это потом… Когда всё было почти кончено, тогда комбат Евдюхин вызвал огонь на себя. Так он и погиб около радиостанции.
– А… Ваш?.. – с трудом выдохнул я.
– Я тогда еще не знал, как моего Диму… – тяжело вздохнул Петров. – Мне рассказали, как его нашли… В первый раз наша разведка заползла на высоту спустя пару часов как всё там затихло. То есть под самое утро… Они в этих сумерках обнаружили тело Евдюхина, других офицеров и моего сына… Но тут показались духи из тылового отряда, которые собирали оружие, боеприпасы и так далее. Разведчики тут же уползли обратно. И во второй раз наши поднялись на горку уже на следующее утро. Все тела погибших лежат как и вчера, только нет лейтенанта Петрова. Ночью выпал снег, и от того места, где он лежал, идут чьи-то следы… Причем, это следы босых ног… Мне это офицер-медик рассказывал… Который всё это видел…
Дмитрий Викторович замолчал и несколько минут собирался с духом, прежде чем заговорить снова.
– Наши пошли по следу, и у края одной расщелины он обрывается… Они спускаются туда и находят там моего сына… Сидящего на корточках… Но уже мертвого… Он даже еще теплый был. На губах красная пена от прострелянного легкого. А умер он не от ран или, там, потери крови… Смерть наступила от переохлаждения… Мой тяжелораненый сын просто замерз…
Мне очень хотелось куда-нибудь уйти или убежать, разбить что-нибудь вдребезги, прикончить соседа собаку… Сделать хоть что-нибудь не потому, что мне было невыносимо слушать безжизненный голос отца погибшего сына, а потому что это проклятое вселенское зло всё-таки тоже должно понести хоть какую-то долю ответственности…
Но я сидел, закрывши глазницы правой ладонью, и старался поровнее произнести то, что я с леденящим холодом понял несколько минут назад.
– Всё это время… Эти сутки ваш сын был живой.
– Да, – просто и автоматически согласился со мной отец лейтенанта. – Я это знаю. Доктор сказал, что у него было прострелено легкое слева сверху, были другие ранения, но не очень тяжелые. Кровь, конечно, он потерял.
– Получается, он был без сознания, когда его нашли в первый раз. А потом боевики сняли с него обувь, – я попытался логически воссоздать весь ужас последних часов жизни лейтенанта.
– Не только ботинки. Они срезали с ремня пистолет с охотничьим ножом и забрали его документы, – уточнил Петров. – А затем он пришел в сознание… Может быть, от холода… И босыми ногами сам дошел и спустился в эту щель. А там сел на корточки, чтобы хоть как-то согреться… И стал ждать наших…
– И не дождался, – горько подытожил я. – Эх… Как его жалко!!
Невольно, но я сравнил свою ситуацию с только что выслушанной трагедией. Те два-три часа, пока я, слепой и контуженный, ползал по заснеженному полю под Первомайским, мне тогда показались целой вечностью. А лейтенант Дима Петров после своего тяжелого ранения еще двадцать четыре часа страдал и мучался, ожидая хоть какой-то помощи, но так её и не дождался… А каково же было состояние родителей, когда они узнали то, что их сын не был сражен насмерть боевиками… Да, он получил тяжелое ранение… Но он умер от переохлаждения из-за запоздавшей медицинской помощи… Вернее, из-за её отсутствия… То есть из-за нерешительности и трусости тех…
– Жена моя ничего об этом не знает, – тихо произнес Дмитрий Викторович. – Ей и так тяжело. А если еще и про это узнает…
Я молчал. Меня в этой жизни, как я считал, уже трудно было чем-то удивить и поразить, потому что за моей спиной осталось столько разных ситуаций и случаев… Но встреча с отцом погибшего лейтенанта Петрова буквально перевернула мое мироощущение с ног на голову. Всё то, что я пережил ранее, теперь показалось мне таким несущественным…
– Понимаете, я, конечно, не специалист в десантной тактике, – осторожно начал я говорить, чтобы прервать эту тягучую тишину. – Допустим, что за каждый день рота теряла по 33 процента своего личного состава убитыми и ранеными. Уже в первый день, вернее, к вечеру, они должны были в организованном порядке покинуть эту проклятую высоту. Потому что рота уже потеряла треть своего личного состава, поддержка другими подразделениями отсутствует, а огневое прикрытие авиации и артиллерии неэффективное. Если подразделение потеряло хотя бы 25 процентов своего состава убитыми и ранеными, то оно считается ограниченно боеспособным. Если потери равны уже 50 процентам, то подразделение считается небоеспособным. Ну а если из людей осталось только лишь 25 процентов, то это подразделение должно быть в срочном порядке выведено из зоны боевых действий для дальнейшего доукомплектования личным составом и довооружения, а на его место должно быть направлено свежее и боеспособное подразделение… Это насколько я помню. Конечно, мертвых не судят и плохо о них не говорят… Но комбат Евдюхин имел полное право на принятие самостоятельного решения оставить высоту и сохранить личный состав. И плевать он мог на этого старшего начальника, который, тем более, отказывается поддержать гибнущее подразделение. Комбат имел более полную картину происходящего боя… И ничего бы ему за это не было. Любой грамотный и толковый командир или вышестоящий начальник стал бы на его сторону. Да, обнаружили передвижение крупной банды, уничтожили какую-то часть боевиков, но и своих же солдат тоже потеряли некоторое количество, потому и отошли, чтобы остальных спасти и сохранить… Сейчас же не Великая Отечественная война и позади у них была не Москва, чтобы всем стоять насмерть до последнего солдата! А дальше по этим террористам пусть работает авиация и артиллерия. Тем более, что место их расположения уже известно.
– Ну, тогда все почести достались бы другим… – с какой-то горькой безысходной иронией произнес Петров.
– Да это же война! – возмутился я. – А не бег с препятствиями по пересеченной местности за званиями
